— Вы кончали семилетку у Николая Павловича? — спросил я.
— Конечно. Я очень благодарен ему. Николаю Павловичу пришлось со мной много повозиться. Ведь я в детстве очень болел.
Я попросил Петра Ауканку рассказать о его жизни.
Он задумался, прищурил глаза и спокойно заговорил.
— Когда мне исполнилось пять лет, я поскользнулся на льду, упал и сильно ушиб спину. Старухи лечили меня таежными травами. Это не помогло. Отец обратился к шаману, и тот устроил большое камлание и стал выгонять из меня болезнь. Когда и это не помогло, все в доме поняли, что я останусь калекой. Отец был в отчаянии. Орочи очень дорожат сыновьями, потому что еще один мужчина в семье — это еще один охотник.
Я позабыл вам сказать, что родился в январе. В ту ночь, когда я появился на свет, рассказывала мать, была очень сильная пурга. Наш легкий берестяной шалаш качался под ударами ветра. Мать укутала меня в старенькую оленью шкуру и положила у самого порога на снег. К общей радости всех домашних, я даже не простудился.
— Крепкий будет, — сказал отец, посмотрев на меня счастливыми глазами.
Действительно, до того дня, когда я упал на льду, я ничем не хворал.
Когда мои сверстники пошли в школу, я тоже хотел итти с ними, но Сергей Иванович — так звали нашего прежнего учителя — лишь сочувственно посмотрел на меня и сказал, что мне лучше не ходить в школу. Я в самом деле чувствовал себя очень слабым, особенно весной.
Потом меня стали поить медвежьим жиром, и я немного окреп.
Я просыпался рано, чуть свет, садился у окна и с завистью глядел на моих однолеток, которые веселой гурьбой бежали в школу. Когда они возвращались домой, я снова садился на свое место у окна. Я так свыкся с этим, что встречать и провожать соседских ребят стало как бы моей обязанностью. Я смеялся, видя, как они смеются. Мне казалось, что я вместе с ними ношусь по улице, играю в снежки, перепрыгиваю через сугробы, леплю из талого снега шамана Иннокентия, которого мальчики дразнили, узнав, что он запирает своих сыновей и не пускает в школу.
И вдруг в моей жизни произошла перемена. Это случилось в тот самый день, когда Николай Павлович, знакомясь с орочами, зашел и к нам.
— Почему, молодой человек, не ходите в школу? — спросил он. — Может быть, ждете отдельного приглашения?
Я не понял, серьезно ли говорит новый учитель или просто шутит надо мной? Я слез с подоконника, лег на медвежью шкуру и зарылся в нее с головой.
— Что же ты, мальчик, испугался? Я серьезно говорю, что пора в школу.
— Не берут его, однако, — сказала мать. — Совсем он у нас худой.
— Это почему же не берут?
— Худая болезнь у него, — объяснила мать. — Зачем учить? На охоту ему нельзя. На рыбалку тоже, конечно. Пускай его дома сидит. Все равно ничего...
— Завтра же в школу! — строго сказал Николай Павлович.
Когда он пошел к дверям, я поднял голову и из-под локтя посмотрел ему вслед.
— На охоту нельзя, на рыбалку тоже, — передразнивал я мать. — Что же мне, совсем темным остаться?
Я раньше всех приходил в школу и позже всех уходил домой. Мне нельзя было играть с мальчишками на улице, и все время я отдавал урокам. Потом открыли интернат, и я стал жить в интернате. Но опять приключилась беда: у меня вдруг отнялась правая рука. Она стала у меня как деревянная. Я не мог держать карандаш, не мог перелистать букварь — ничего не мог делать ею. Мне страшно стало жить. Меня отвели к доктору, Петру Степановичу, тот осмотрел мою руку и сказал, что попробует ее лечить.
— Наверно, опять учиться не буду? — еле сдерживая слезы, спросил я.
— Пиши левой, — сказал он.
— Разве можно левой?
— При желании все можно. Пока будем лечить правую руку, пиши левой. Каждый день будешь приходить ко мне в больницу. В четыре часа. Знаешь, когда четыре часа?
— Знаю, конечно. Мы уже давно прошли в школе часы.
Несколько месяцев Николай Павлович учил меня действовать левой рукой, и я научился. Правда, я стал писать немного хуже, чем писал, но это не так важно.
Весной, когда я оканчивал пятый класс, в поселке Датту был созван кустовой слет отличников учебы. Просили и от нас прислать делегатов на этот слет. Но так как у нас отличниками были все, пришлось ехать в Датту всей школой, в том числе и я поехал. Нужно ли говорить, как я был счастлив!
