— Простите, пан Станислав, но Бронислав сказал, что можно входить без стука.
— Таки час — хоць и не замыкаць, — хмуро отозвался хозяин. — Кто таки Бронислав?
— Коваль из Харцибалды.
Они вошли в дом, остановились посреди комнаты. Макаревич полез в карман, чтобы достать шматочек сала, служивший одновременно и подарком и паролем. Но прежде пришлось вынуть гранату. Даже не взглянув на сало, хозяин взял гранату, оглядел со всех сторон, поковырял ногтем в глубокой щели меж черных ребер, где уцелела еще складская смазка, зачем–то понюхал палец и осторожно поставил гранату на стол.
— Поважна штука, — -сказал он, поднимая глаза. — Цо интересце пана?
— Все.
— Цос ницос я ведзаю.
Он начал рассказывать о гарнизоне в Кузии, об укреплениях, возводимых недалеко от городка, с такими подробностями, что Макаревич даже насторожился: долгие месяцы работы во вражеском тылу приучили его относиться с подозрением ко всему, что само дается в руки.
— Чоловик ви важни, гостиць нидосуг, — сказал Станислав, словно угадав его мысли.
Они поднялись на чердак, и сквозь перекошенные жалюзи в слуховом окне Макаревич увидел добрую половину маленькой Кузии. О таком наблюдательном пункте он даже и не мечтал и припал к окну с жадностью изголодавшегося без информации разведчика.
Макаревич стал считать проходившие машины. Но долгие часы без сна скоро дали себя знать, он начал сбиваться, чуть ли не физически ощущая в памяти тяжесть накопившейся информации. Побоявшись, что забудет, Макаревич достал блокнот, начал рисовать в нем маленькие значки. И взволновался, представив вдруг, как они лягут на штабные советские карты. По всему чувствовалось, что не сегодня–завтра обрушится на эти дороги лавина советских полков, чтобы смять вражескую оборону, ворваться в Восточную Пруссию. И скольким бойцам спасут жизнь эти простенькие, похожие на каракули, зна–чочки!
Они обречены на безвестность. Уходя во вражеские тылы, они оставляют в части и свои документы, и свои имена. Их героизм не расписывают фронтовые журналисты. Их труд не измеряется числом уничтоженных врагов. Лишь в очередной сводке, которая ляжет на стол командующего фронтом, промелькнет фраза: «Матросов сообщил…» Никто не обратит на это внимания. По суровым правилам военного времени даже в штабе фронта мало кому полагалось знать, что Матросов — это не один, а семеро бойцов.
Каждый солдат готов победить или умереть. Но тот, кто останется жить, не знает, почему в бовэ он не погиб, а именно победил. Может, иной раз и потому, что кто–то своевременно предупредил командование о замаскированном минном поле, о спрятанной до поры артиллерийской батарее противника?..
Сладкий плод победы неделим. На войне все зависят от всех.
Должно быть, Макаревич все–таки задремал, потому что очнулся от скрипа лестницы. Хозяин был навеселе. Позвав его вниз, уставился на гостя какими–то новыми, вопросительно–восторженными глазами.
— З нимцем выпил, — сказал он радостно.
— Поздравляю.
— Формация нумер… — Станислав порылся в кармане и вынул мятый конверт с черным почтовым штемпелем, на котором четко был обозначен номер только что прибывшей сюда войсковой части.
Обрадованный Макаревич запрятал конверт поглубже в карман и подумал, что хозяин вовсе не такой простак, каким показался вначале, что пять лет жизни в оккупации, несомненно, научили наблюдательности и конспирации и что ниточки местных связей, которые так кстати пришлись разведчикам, может быть, лишь частица целой паутины своеобразного подполья, стихийно возникшего, связанного личными знакомствами, общей ненавистью к врагу, круговой порукой…
Было около полуночи, когда Макаревич выбрался из города. Долго блуждал по выстуженным лесам, разыскивая нужный квадрат. Убедившись, что вышел на место, вынул гранаты, постучал ими друг о друга. Лес не отзывался. Лишь ветер шумно трепал вершины деревьев, да звезды то гасли, то загорались в вышине за быстро бегущими лохматыми тучами. Только перед рассветом в хаосе монотонных звуков Макаревич расслышал далекое цоканье условных сигналов.
Через несколько минут они встретились на поляне, радуясь, что снова вместе и что все так хорошо удалось.
