Как только он открыл глаза, офицер остановился. И заговорил на плохом русском языке:
— Кто ты есть?
Бугров молчал.
— Какой части ты есть? — требовал ответа офицер.
Бугров не ответил и на это.
— Если ты есть мольчиш, я прикажу тебя бить, — пригрозил офицер.
В этот момент к нему подошел солдат и протянул зеленую фуражку Бугрова, найденную, очевидно, под обломками хибарки.
— О, зольдат по границе! — догадался офицер. — Ты большевистский есть фанатик. Русская армия бежит под силой немецкого оружия. А ты стреляешь. Где есть твои товарищи?
Бугров сделал вид, что не слышит офицера. Да он и на самом деле почти не слышал его. В ушах у него шумело, он еле держал голову. И думал только об одном: лишь бы не застонать, не показать свое бессилие.
— Откуда ты пришел? — продолжал допрашивать офицер.
Бугров молчал.
— Не знаешь? — закричал офицер. — А убивать этих доблестных зольдат знаешь? Ты чекист и бандит. И будешь повешен.
«Так вот почему вы их тут выложили! — подумал Бугров. — Ну что ж, все же не задаром вы меня взяли. Жаль только, мало я вас порешил».
Перед глазами у него все поплыло, и он, как ни старался, так и не смог поднять головы. Он не видел, как к офицеру подошел другой офицер и уже по–немецки сказал:
— Торопитесь, Отто. Он через минуту испустит дух. И весь этот спектакль будет ни к чему.
— Пожалуй, — согласился первый офицер и подал команду солдатам.
Двое дюжих немцев схватили Бугрова за руки и потащили к высокому дереву, на одном из сучков которого уже висела веревка. Бугров ее не видел. Впрочем, он вообще уже ничего не видел и не чувствовал. Бугрова повесили.
— Так будет с каждым, кто осмелится поднять руку на солдат фюрера, — громко сказал офицер по–русски, обращаясь к согнанным на казнь сельчанам. И добавил уже совсем тихо по–немецки: — Потому что, если каждый русский солдат убьет по девять немцев, от германской нации останутся одни штандарты.
***
Как только Закурдаев и Борька разошлись с Бугровым, Закурдаев сказал своему спутнику.
— Я думаю, нам вместе тоже идти незачем.
— Почему? — не понял Борька.
— И риск лишний. И увидим меньше.
— А как же пойдем?
— А вот так: ты чеши по кромке болота. А я метров на сто отойду левее. Во–первых, вдруг на немцев напоремся — сразу обоих схватят. Во–вторых, ежели со мной что случится — тебе легче будет назад дорогу искать. Так обратно по своему следу и вернешься. И всех предупредишь. Понял?
— Понял.
— А по кромке шагай смело, не бойся. Немец в болоте сидеть не станет, — объяснил Закурдаев и уже свернул было в свою сторону. Но неожиданно остановился: — Еще, крестник, сигнал нам с тобой завести надо.
— Я по–петушиному умею, — сразу предложил Борька.
— А ну…
Борька прокукарекал довольно умело.
— Артист, — похвалил Закурдаев. — Только не пойдет.
— Не похоже? — смутился Борька.
— Похоже–то, похоже. Да петухов в лесу не бывает. Ну откуда ему тут взяться? А еще как умеешь?
— Крякать умею.
— О, это дело., — обрадовался Закурдаев. — Это возле болота сгодится. Давай–ка!
Борька неплотно сжал руку в кулак, приставил его к губам, как рупор, и трижды крякнул.
— Это где ж ты так насобачился? — удивился Закурдаев. — Надо же…
— С батей на охоту ходили, — сказал Борька. — Я подманивал, а он стрелял.
— Да научился–то где?
— У себя во дворе селезня дразнил, — признался Борька. — Он за уткой куда угодно, хоть на крышу мог залететь. Вот я его и дразнил.
— Циркач, — не сдержал улыбки Закурдаев. — Так давай и запомни: что заметишь — крякай. А если ты мне понадобишься, я тебе иволгой свистну. Слушай.
Закурдаев вытянул губы и глуховато, будто изнутри высвистел целую руладу: «фиу–тиу–лиу». И повторил это дважды.
— Тоже здорово, — понравилось Борьке.
— Вот и порядок. Раз свистну — стой. Два — дуй ко мне. Три — прячься. И лучше всего — в болото.
И они разошлись. Закурдаев мерил землю саженными шагами. Борька, изредка видя его в просветы между деревьями, чтоб не отставать от него, почти бежал вдоль болота. Он то и Дело прислушивался к доносившимся звукам. Почти все время слышалась далекая стрельба. Гудели и завывали моторы. Закурдаев не свистел. Но примерно через час Борька все же услыхал «фиу–тиу–лиу» два раза. И стремглав побежал к своему старшему. Теперь Закурдаев говорил почти шепотом:
