В статье цитировался секретный документ, который будто бы компания «Интернэйшнл телефон энд телеграф» распространила среди своих наиболее видных партнеров в Европе:
«...В ближайшее время, в результате предстоящего в Чили военного переворота, мы вернем наше национализированное имущество...»
— Крепко закручено! Передать-то я передам обязательно. Вопрос лишь в том, опубликуют ли.
...Вообще-то очень похоже на почерк ИТТ. Об этой могущественной корпорации — настоящей империи с филиалами в шестидесяти семи странах мира — мне было известно то, что Глория, возможно, и не знала. Еще в 1964 году в канун президентских выборов — об этом мне рассказывал обозреватель «Вашингтон пост» Джек Андерсон, мой добрый приятель, на осведомленность которого я привык полагаться — «Интернэйшнл телефон энд телеграф» вкупе с Центральным разведывательным управлением таровато отвалила 20 миллионов долларов на поддержку кандидатуры Фрея, чтобы помешать приходу к власти его популярного соперника — социалиста Альенде. В 1970 году история повторилась, но валютный допинг уже не помог христианским демократам, хотя незадолго до победы Народного единства чиновник штаб-квартиры ИТТ Роберт Баррельес (он же крупный агент ЦРУ) послал своему подчиненному, заведующему одним из департаментов чилийского филиала компании (не Дику ли Маккензи?!), шифрованную телеграмму с требованием любыми средствами, вплоть до убийства, не допустить лидера левых в «Ла Монеду» и доложить об исполнении. Мне запомнился, со слов Андерсона, следующий пассаж шифровки в стиле романов о Джеймсе Бонде:
«Срочно сообщите о времени, благоприятном для ловли форели в Сантьяго. Боссы планируют выехать из Нью-Йорка на рыбную ловлю в сентябре — октябре. Им нужно знать места, где разрешается рыбалка. Потребуются ли спиннинги?»
— Обстановка тревожная, Фрэнк. Против нас действуют многонациональные монополии, Центральное разведывательное управление, наши доморощенные фашисты, наконец. И, что хуже всего, — правые все настойчивее стучатся в двери казарм.
Красный луч юпитера, установленного на балкончике, скользнул по залу, окровавив на секунду «рон а ля рока» — ром со льдом в стакане передо мной.
...Кровавые языки пламени лизали вчера автобусы, подожженные молодцами из «Патриа и либертад» после митинга у Католического университета. «Старина Фрэнк! Рад, что ты здесь, с нами». Я обернулся. Впервые видел я полковника Кастельяно в штатском. «Привет, Эстебан! Ты что же, участвовал в митинге? Ведь конституция категорически запрещает офицерам заниматься любой политической деятельностью. За это, если мне не изменяет память, полагается немедленное увольнение в отставку». Полковник и бровью не повел. «Не прикидывайся младенцем, Фрэнки! Не я один среди военных восхищаюсь смелостью истинных патриотов, борцов против грозящего республике марксистского тоталитаризма. И подожди — в руках у этих славных парней скоро окажутся не дубинки и цепи, а новенькие автоматы и пулеметы». Я постарался не выказать своего удивления. Небрежно спросил: «Из государственных арсеналов?» Эстебан понизил голос: «Из Аргентины. Есть там приграничный городишко, носящий имя соратника Симона Боливара»[6]... «А о каком городе говорил сейчас Пепито? — вдруг подумал я. — Сан-Мартин-де-лос-Андес! Генерал Сан-Мартин — сподвижник Боливара. Сходится! Значит, не только наркотики идут оттуда?»
Тощий нелепый конферансье возвестил о начале шоу. В меру раздетая танцовщица в окружении пышнотелых фигуранток изображала на сцене роковые карибские страсти.
— На этих днях мы ненадолго расстанемся, Гло! Еду в Аргентину. Мне заказали серию очерков.
— Желаю успеха. В Буэнос-Айресе сейчас интересно. Есть даже некоторая схожесть с тем, что происходит у нас.
Я смотрел на тропических герлз, а мысленно раскладывал пасьянс из врученных Глорией гранок и машинописных страничек плана «Зет».
«Эм ля верите!» — «Люби правду!» — написано на моей корреспондентской карточке члена оттавского пресс-клуба. Не знаю, как другие, но я всегда старался следовать благородному девизу. Джеймс Драйвуд, вы мне друг, но истина дороже. И я докопаюсь до нее!
