— Тоже мне, проверяльщик! — Кошкина сунула ему в руки таз с грязной водой, выжала в него тряпку. — Вылей. Где тут у вас выливают?
Кощеев понятия не имел, где у них выливают. Унес таз далеко за строения и выплеснул в воронку от артснаряда. Глядя на струйки грязи, подумал о Кошкиной с восхищением: «Вот гангрена! Симпатичная…»
— Молодец, понятие имеешь, — сказала санинструктор, когда он с тазом вошел в барак. — И даже ноги вытер?
— А как же? Гигиена — это мое любимое занятие в личное время. — Он уселся без спросу на стул. — Так насчет помещения. Всю ночь мастикой натирали, а вы, значит…
— Здесь не натирали.
— Разве? — он посмотрел себе под ноги, — А мне доложили: натирали. Придется наказывать.
Она засмеялась:
— Ладно, проверяльщик, иди. Потом со всеми давай на медосмотр. Насекомые водятся?
— Не водятся, — Кощеев тяжело вздохнул. Кто бы знал, как не хотелось уходить отсюда!
— Не вздыхай, пехота. Скоро по домам… — Она расстелила на столе накрахмаленную, без единого пятнышка, простыню, любовно разгладила руками. — Жену обнимешь, Детишки, наверное, ждут не дождутся.
— А как же. В форточку выглядывают.
— Вот и обрадуешь.
— А вам, извиняюсь, далеко ездить не надо? За радостью?
— Ты про что? — посуровела она.
— Да я так… Сейчас все в душу лезут, а я что, рыжий? Сам кому хошь залезу, попробуй вынуть.
Кошкина села на стул, вытащила из нагрудного кармана портсигар.
— Какой шустрый. Прямо в душу?
— Для таких, как я, ваша душа карболкой пахнет, — совсем осмелел Кощеев. — Духами — для других.
Закурили.
— Ишь, разговорился… Как зовут-то?
— Не все ли равно? Хоть какое будет имя, в толпе мой портрет не заметите.
— Вот смотрю я на тебя… Ведь ты немолоденький уже, самостоятельный, семейный, с тобой можно и об жизни поговорить. А с другими-то как? Чуть увидели бабу в военной форме, сразу на уме одно. И глазки сразу масленые, и слова скользкие. А ты о глупостях не подумаешь.
— Нет, о глупостях не подумаю, — согласился Кощеев. — Давно служите?
— С сорок третьего и все время на фронте… Научилась, слава Богу, насквозь мужика видеть. В бою трудно роль играть. В бою вы голые и прозрачные… Нравился один, скромный лейтенантик — сволочь оказался. Ненавидела другого, а вышло — хороший человек был. Да нужен-то ведь бабе не чин, не герой, не орел писаный, а просто-напросто хороший человек…
Выйдя из барака, он долго стоял и курил на ветру и думал о неземной красоте сержанта Кошкиной, о ее откровенных словах.
«Хороший человек… А где его взять? Ты бери, какие есть, пока не поздно». Себя он не считал хорошим человеком и, откровенно говоря, поэтому переживал, особенно по большим праздникам. Знал о себе: груб, неуч, страхолюдина, а в пьяном виде лезет в бочку.
Груз больших и малых грехов постоянно давил, не очень-то приятно было тащить его на себе. Откуда они только взялись, эти грехи и уродства, дьявол их дери? Неужели были заложены в семени? Ведь сколько помнил себя, вокруг — грязь, мат, дым коромыслом. Мать — всегда веселая, не просыхала от престольных «сабантуев» и «производственных успехов». Отцов было много, и черт знает, какой из них настоящий… С таким детством можно стать «хорошим человеком»?
— Нашел? — перед ним стоял старшина и накручивал ус.
— Еще нет. Говорил же, часу не хватит. Сколько натикало?
— Я тебе натикаю!
— В сопки ходить без винтовки не положено, а ефрейтор пирамиду не открывает. Говорит, потому что арестован…
— Ох, Кощеев!.. Значит, так. Даю еще полчаса. Не отыщешь головной убор… пеняй на себя. Все мои терпения кончились!
— А как насчет винтаря?
— Не могу я тебе доверить оружие. Не могу, и все тут! Недотепистый ты человек, рядовой Кощеев, несерьезный! Не приспособленный для военного дела. Нет в тебе никакой солидности.
— Без оружия в сопки не пойду. Не положено. Сколько вон на природе бродит всяких охламонов. Чиркнет ножичком пониже пупка, а мне даже напугать его нечем. И собачни полно без ошейников. Как увидят — безоружный арестант, да еще без пилотки, — загрызут…
— Стой здесь и жди. — Старшина круто развернулся и пошел в казарму.
Вскоре Кощеев увидел Посудина и Зацепина.
— Ты что, Кешка, совсем оборзел? — Зацепин широко раздувал ноздри. — Вместо того чтобы отдохнуть мосле ночи, нам с тобой нужно нянчиться!
