Жуткая сцена на гулянье лишний раз это подтвердила. Кто-то из лакеев шепнул Цезарю, что братья Рэндаллы пьянствуют в большом доме. Он сразу почувствовал, что быть беде. Как только в невольничьей деревне возник негритенок с фонарем, за которым следовали хозяева, в воздухе словно запахло бедой. Честера до этого не били ни разу. Вот он получил свое, а на следующий день его ждет настоящая порка. Конец детским играм, беготне взапуски, пряткам, для него начиналась тяжкая невольничья доля. И никто даже не попытался вступиться – кто ж посмеет? Каждый житель деревни сталкивался с таким сотни раз – и на чужой шкуре, и на собственной – и еще сотни раз столкнется, пока смерть не приберет. Вступилась только Кора. Закрыла мальчишку своим телом и приняла на себя обрушившиеся удары. Отщепенка, настолько отбившаяся от остальных, будто давным-давно существовала вне плантации.
После порки Цезарь впервые пришел в старую школу ночью. Просто чтобы подержать в руках книгу. Чтобы убедиться, что она никуда не делась. Памятка о том времени, когда у него были какие хочешь книги и сколько угодно времени, чтобы их читать.
«Не знаю, что сталось с моими спутниками, находившимися в лодке, а также с теми, кто искал спасения на скале или остался на корабле. Думаю, что все они погибли».[9]
Флетчер предупреждал, что эта книга может стоить ему жизни. «Путешествия в некоторые отдаленные страны света», замотанные в два слоя мешковины, Цезарь зарыл в землю за школой. «Потерпи, пока мы все подготовим к твоему побегу, – говорил ему Флетчер, – и потом у тебя будут любые книги». Но если он не читает, он раб. До этой книги ему нечего было читать, кроме слов, намалеванных на мешке с рисом. Или клейма изготовителя на кандалах, впечатанного в металл, как обещание грядущей боли.
Отныне прочитанные урывками страницы, залитые золотым предвечерним светом, поддерживали его. Хитрость и отвага, хитрость и отвага. Белый путешественник по имени Гулливер уходил от одной опасности, но его тут же подстерегала другая, каждый следующий остров оказывался новой головоломкой, отвлекавшей его от дороги домой. И самым ужасным были не столкновения с дикарями или жителями неведомых стран, а то, что он все время забывал про главное. Эти белые, они всегда так. Выстроят школу, а потом бросают, пусть себе гниет; обзаведутся домом, а самих носит невесть где. Да если бы Цезарь нащупал дорогу домой, странствиям пришел бы конец. Иначе он обречен до скончания времен мучительно скитаться с одного чужого острова на другой, не узнавая ничего вокруг себя. Если только Коры не будет рядом. С ней он найдет дорогу домой.
Вознаграждение 50 долларов
Разыскивается бежавшая из моего дома в 10 вечера пятницы, сентября 26-го дня, принадлежащая мне негритянка по имени Сьюки. Подозрительных намерений не выказывала. Лет ей около 28, светлокожая, с высокими скулами, стройная, себя держит чисто. При побеге была одета в полосатое холщовое платье. Ранее принадлежала Л. Б. Пирсу, эсквайру, а по бумагам числилась в собственности у ныне покойного Уильяма M. Херитиджа. Является (по виду) рьяной приверженкой Методистской церкви, без сомнения имеет обширные знакомства среди местных прихожан.
Джеймс Эйкроид
октября 4-го дня
Среди столь ретивых учеников Кора почувствовала себя отстающей. Она очень гордилась своими успехами в грамоте, которую осваивала в Южной Каролине и на чердаке у Мартина. Подступы к каждому новому слову, неизвестная земля, через которую надо пробиваться от одной буквы до другой. Каждый покорившийся ей год в календарях-альманахах Дональда она воспринимала как победу и вновь возвращалась на первую страницу, чтобы начать новый круг.
Уроки в классе Джорджины доказали, сколь тщетны ее успехи. «Декларацию независимости» она просто не распознала. Выговор школьников, собравшихся в молельном доме, был отчетливым и осмысленным, он не имел ничего общего с затверженным лепетом Майкла, который она слышала у Рэндаллов. Теперь в словах обитала музыка, мелодия, все властнее заявлявшая о себе, как только вступал следующий детский голос, смелый и уверенный. Мальчики и девочки, сидевшие на церковных скамьях, поднимались со своих мест, переворачивали страницы, на которых были записаны слова, и нараспев произносили обеты отцов-основателей.
