Над сильно дымившими углями из свежесрубленных стволов молодых деревьев висели две свиные туши, нанизанные на длинные жерди. Главным костровым был Джимми. Его отец, вывезенный с Ямайки, передал сыну огненную премудрость маронов. Джимми тыкал пальцами в подрумянившийся свиной бок, ворошил угли, крадучись двигался вокруг костровых ям, приглядываясь к огню, словно к партнеру по борцовской схватке. На ферме он был одним их самых старых жителей, имевший в прошлом Северную Каролину с ее зверствами, и по причине всего двух оставшихся во рту зубов мясо предпочитал такое, чтобы во рту таяло.
Один из его подручных тряс в руках кувшин со смесью перца и уксуса, потом поманил к себе вертевшуюся возле костровой ямы девчушку, и она под его руководством принялась обмазывать метелкой свиную тушу изнутри содержимым кувшина. Брызги падали на угли в яме. Вырвавшиеся оттуда султаны белого дыма заставили толпу отпрянуть, а девочка весело взвизгнула. Угощение готовилось славное.
Кора с Молли торопились домой. Как и большинство служб на ферме, первые бревенчатые хижины жались к восточному краю. Их возводили в спешке, когда никто толком не знал количества будущих обитателей. Люди прибывали из разных краев, в каждой невольничьей деревне строились по-своему, так что первые дома по форме получились очень разными. Те, что возвели позднее, после уборки урожая, отличались бо́льшим единообразием: типовые домики с комнатами попросторнее, – и распределялись по территории более равномерно.
С того времени, как Гарриет вышла замуж и съехала, Кора, Молли и Сибил остались единственными обитателями, разместившимися в двух задних комнатах. Вообще-то каждый дом предназначался для трех семей. Порой в Кориной комнате ночевал кто-то из новоприбывших или приезжих, но по большей части она спала там одна, а две другие койки пустовали.
Это был еще один невероятный подарок, уготованный для нее на ферме Валентайнов после всех ее узилищ: отдельная комната.
Сибил и Молли очень гордились своим домом. Они побелили его известью, которую чуть подкрасили розовым. Просторная гостиная звенела от солнечного света, плясавшего на желтых стенах с белым бордюром. Весной и летом ее украшали полевые цветы, но и по осени в гирляндах золотистых и багряных листьев она была чудо как хороша. Окна обрамляли фиолетовые шторы. Парочка живших на ферме столяров то и дело снабжала их какой-никакой мебелишкой – оба мастера неровно дышали к Сибил и, желая заглушить тоску по равнодушной к их воздыханиям красавице, работали не покладая рук. Пол устилал ковер из крашеной мешковины, Кора ложилась на него, когда у нее начинался приступ головной боли. Через открытую входную дверь в гостиную врывался сквознячок, и от свежего воздуха становилось легче.
Поднявшись на крыльцо, Молли позвала мать. Запах отвара сарсапарели – его Сибил готовила для своих снадобий – перебивал аромат жареного мяса. Кора прямиком направилась к креслу-качалке, с первого же дня с молчаливого согласия Молли и Сибил считавшемуся ее законным местом. Это творение не самого рукастого обожателя Сибил немилосердно скрипело, и, как подозревала сама Сибил, мастер сделал его таким намеренно, чтобы громким скрипом напоминать даме сердца о своей любви и верности.
Сибил вышла из кухни, вытирая руки о передник.
– Джимми сегодня раздухарился не на шутку, – сказала она, сглатывая голодную слюну.
– Я тоже жду не дождусь, – отозвалась Молли.
Она открыла сосновый сундучок у очага и достала оттуда недошитое лоскутное одеяло, которое им предстояло непременно закончить до ужина.
Работа закипела. Коре почти не случалось держать в руках иголку со времен побега Мэйбл, ну разве что дырку зашить. Кое-кто из ее товарок по хижине Иова пытался научить ее рукодельничать, но безуспешно. Сейчас, как и на уроках Джорджины, она наблюдала, как работают остальные, и делала то же самое. Вот она вырезала из ткани птичку, кардинала с красным хохолком, выглядевшего так, словно его подрали собаки. Сибил и Молли ее нахваливали – им очень хотелось увлечь ее своим занятием, – но одеяло не задалось. Кора утверждала, что ватин кишит блохами. Швы сборили, концы лоскутков не желали сходиться к краю, словно обнажая подноготную ее искривленного сознания: все шаляй-валяй, все наспех, главное – успеть воткнуть флаг в неведомую землю. Ее так и подмывало бросить эту затею, но Сибил была непреклонна:
