После того как Кора согласилась пойти с ними – никогда прежде неизбежное не предлагалось ей в столь учтивой форме, – трое ее спасителей поспешно замели следы стычки. Где-то поблизости в темноте прятался Хомер, что заставляло всех торопиться с удвоенным рвением. Пока Рой и Джастин приковывали Боусмана и Риджуэя к фургону, Рыжий с ружьем на взводе сторожил их. Охотник на беглых, глумливо поглядывая на Кору, не проронил ни слова.
– Вот к этому, – сказала она, показывая на кольцо в днище, к которому раньше был прикован Джаспер.
Рыжий пропустил через него цепь Риджуэя.
Фургон они отогнали к дальнему краю выгона, чтобы с дороги было не видно. Рыжий сковал Риджуэя по рукам и по ногам, использовав все имевшиеся в наличии пять пар кандалов, ключи не глядя зашвырнул в траву, а потом лошадям дали кнута, чтоб бежали шибче.
Хомер так и не появился, но этот бес мог хорониться совсем рядом, сразу за пределами очерченного фонарем круга света.
Как ни мала казалась полученная ими фора, другой никто не предлагал. Боусман, когда они поворотили прочь, отчаянно хватал ртом воздух. Кора приняла это за предсмертный хрип.
До тарантаса, принадлежавшего ее спасителям, от места, где Риджуэй велел своим остановиться на ночь, надо было немного пройти вдоль проселка. Потом Кору с Джастином уложили на дно, завалили толстыми одеялами, и лошади рванули вперед, что, учитывая непроглядную тьму и разбитую дорогу, было делом весьма рискованным. В ажитации после схватки Рой и Рыжий забыли завязать пассажирам глаза и спохватились, только проехав несколько миль.
– Так полагается ради безопасности, мисс, – сконфуженно объяснил ей Рой.
Третье в ее жизни путешествие по подземной железной дороге началось под конюшней. Невероятно длинная череда ступеней уходила в немыслимую глубину, где их взору должна была предстать новая станция. Владелец помещения вечно разъезжал по делам, заметая, так сказать, следы, хмыкнул Рой, развязывая им глаза. Кора так никогда и не узнала ни названия пункта отправления, ни имени этого человека. Очередной неведомый подпольщик-любитель, да еще, очевидно, любитель белой заморской керамической плитки. Ей были облицованы стены.
– Каждый раз, как мы сюда попадаем, тут что-то новенькое, – продолжал Рой.
В ожидании поезда Рой, Рыжий. Джастин и Кора сидели в массивных мягких креслах с пунцовой обивкой вокруг покрытого белой скатертью стола. По стенам развешаны сельские пейзажи, в вазе кивают головками свежие цветы, хрустальный кувшин полон воды, рядом корзинка с фруктами и ржаной каравай, чтобы было чем утолить голод и жажду.
– Хозяин, видать, богатый, – вымолвил Джастин.
– Настроение любит создать, – улыбнулся Рой.
Рыжий одобрительно рассматривал кафель. Такая облицовка ему нравилась больше, чем сосновая доска, которой прежде были обшиты стены.
– Одного не пойму, неужто он сам все это сделал?
– Надеюсь, мастера умеют держать язык за зубами, – ответил Рой.
Джастин сидел оцепенев. В серванте нашелся кувшин вина, которое беглый негр жадно глотал.
– Вы прикончили белого, – выговорил он.
– А вот пусть девушка тебе расскажет, чем он это заслужил, – бросил Рыжий.
Рой стиснул ему руку повыше локтя, чтобы унять дрожь. Его другу ни разу не приходилось убивать. За непреднамеренное убийство полагалась виселица, но за преднамеренное с них, прежде чем вздернуть, семь шкур должны были спустить.
Когда позднее Рой узнал, что в штате Джорджия Кора разыскивается по обвинению в убийстве, он не мог поверить своим ушам, а придя в себя, сказал:
– Значит, с того момента, как я положил на тебя глаз на этой загаженной улице, все было предрешено.
Рой был первым свободным от рождения негром, которого Кора встретила. В Южной Каролине хватало вольных, переселившихся в поисках пресловутой лучшей доли, но они успели отходить свое в кандалах. Рой получил первый глоток свободы вместе с первым глотком воздуха.
Он вырос в Коннектикуте, в семье цирюльника и повитухи, двух свободных от рождения выходцев из Нью-Йорка. Это по их воле Рой, как только подрос, пошел подмастерьем в типографию. Его родители хотели, чтобы он избрал себе солидную достойную профессию, в мечтах им рисовались будущие ветви семейного древа, каждое следующее поколение совершеннее предыдущего. Если на Севере рабство уже упразднено, то рано или поздно эта гнусная институция падет повсеместно. И пусть история негров в Америке начиналась в пыли и прахе, им суждены триумф и процветание.
