На обратном пути Рой направил лошадей по заросшей тропе, почти неразличимой из-за густой поросли виргинского тополя. Он сказал, что хочет ей что-то показать. Она подумала, что это пруд или какой-то укромный уголок, о котором никто не знает. Но коляска повернула в сторону и остановилась перед обветшавшей заброшенной сторожкой, серой, как кусок полупережеванной говядины. Ставни покосились, с крыши кивали сорняки. Развалюха, по-другому не сказать, домишко буквально разваливался на глазах. От вида гнили и мха на душе стало пусто, пусть даже Рой был рядом. Помедлив на пороге, она неохотно зашла внутрь.
Сквозь доски пола проросла трава. В нос ударил смрадный запах.
– По сравнению с этим навоз просто благоухает, – проворчала она, зажимая нос.
Рой с хохотом сказал, что ему всегда нравилось благоухание навоза. Потом он отворил дверцу подпола и запалил свечку. Заскрипели ступеньки. Заметалась потревоженная непрошеным вторжением живность. Рой отсчитал от лестницы шесть шагов и вонзил в землю лопату. Он перестал копать, когда их глазам открылся еще один люк, ведущий на подземную станцию. Туда надо было спускаться по осклизлым от серого налета ступенькам.
Из всех виденных Корой станций эта была самая убогая. Ногу поставить было некуда: рельсы начинались от лестницы и уносились в черноту тоннеля. На путях стояла небольшая дрезина с металлическими рычагами, которые можно было оживить прикосновением человеческих рук. Стены и потолок поддерживали деревянные стойки, как в слюдяной шахте в Северной Каролине.
Судя по всему, станцией давным-давно не пользовались.
– Видишь, какой тоннель низенький? Паровозу тут не пройти, – пояснил Рой, – поэтому с остальной железной дорогой этот участок не соединяется.
– А куда же он ведет? – спросила Кора.
Рой хмыкнул.
– Он существует с незапамятных времен. Проводник, который работал тут до меня, когда передавал дела, показал мне станцию. Я попробовал проехать по туннелю несколько миль, но приятного в этом было мало. Стены обступают тебя со всех сторон, кажется, еще чуть-чуть, и раздавят…
Кора почла за лучшее не спрашивать, кто построил эту станцию. Все работавшие на железной дороге, начиная с Ламбли и кончая Роем, отвечали вопросом на вопрос: «Кто построил? А кто у нас все строит?» Ничего, когда-нибудь она у него выведает.
По словам Роя, этот тоннель-призрак не использовался ни разу. Когда его прорыли, так никто и не знает, кто жил в сторожке над станцией, неизвестно. Механики рассказывали, что хижина могла принадлежать кому-то из первопроходцев, наподобие Льюиса или Кларка, исследовавших и наносивших на карты те места Америки, где не ступала нога человека.
– Получается, парень повидал на своем веку всю страну, от Атлантики до Тихого океана, от Ниагары до Рио-Гранде, а под конец решил поселиться в лесах Индианы. Другого места не нашел? – недоумевал Рой.
По словам же другого старичка-смотрителя, выходило, что после Войны за независимость тут поселился некий генерал, который, устав от кровопролития, предпочел держаться подальше от юной нации, становлению которой сам и споспешествовал.
История про отшельника хоть как-то смахивала на правду, но с генералом выходил явный перебор. Кроме того, в хижине не чувствовалось даже малейших следов обитания: ни вбитого в стену гвоздя, ни оброненной зубочистки, ничего.
А Кору, словно тенью, накрыло догадкой: это не начальная станция железнодорожной ветки, а ее конец. Строить начали не с этой стороны черной норы, а с противоположной. Словно убежать в этом мире можно не куда-то, а только откуда-то.
Вспугнутые обитатели подпола снова заскреблись над их головами. Сырая темная нора. Любое путешествие отсюда было изначально обречено. Последняя станция, с которой уходил ее поезд, была залита светом, радовала удобствами и в конечном итоге привела ее под кров Валентайнов с их щедротами. Это была станция в Теннесси, где после отчаянной эскапады с Риджуэем они ждали, что их заберут. События той ночи до сих пор заставляли сердце колотиться.
Когда фургон охотников на беглых с прикованным Риджуэем остался позади, ее спасители представились. Парня в очках, который заприметил ее в городе, звали Рой. У медноволосого из-за цвета курчавой гривы было прозвище Рыжий. Тот, что сильно нервничал, – Джастин, тоже из беглых, как Кора, поэтому размахивать тесаком перед белыми не привыкший.
