— Грант.
— Хорошо, — он почти прохрипел. — Но если я попрошу тебя уйти, ты уйдешь?
— Грант, это не лента. Ты дома, черт побери, — Джастин стиснул руку до кости. — Соберись. Посмотри на меня. Хорошо?
Он посмотрел.
— Если я скажу тебе уйти…
— Я пойду. Хорошо. Ты хочешь, чтобы я ушел?
— Не делай этого со мной. Ради бога…
— Я позову Иванова. Черт бы их побрал. Черт бы их побрал.
Джастин начал было вставать. Грант схватил его за руку, удерживая. Удерживал и держал цепко; и Джастин снова сел и крепко его обнял.
— У-ух. — Это причиняло боль. Как настоящую. Джастин мог бы вытащить его обратно. Джастин знал, что делает, знал, что с ним случилось, знал, почему он боится. Джастин был его союзником. Или ему конец. — На это потребуется время.
— Через неделю можно будет забрать тебя отсюда. Так говорит Ари.
Он вспомнил, как у других проходили кризисы. Он поглядел на Джастина, когда тот снова сел. Вспомнил, почему отправился вниз по реке.
— Она к тебе пристает?
— У меня все в порядке.
Ложь. Все ближе и ближе к реальности. Лента была лучше, чем это. Спустя некоторое время Джастин уйдет, и он вспомнит, что поверил обману и ему станет страшно. Между тем его охватил страх по другой, более серьезной причине. Перевод Джордана, Джастин отсылает его — эти фрагменты предполагали чувство времени. Время существовало снова. Реальный мир нес свои ловушки, связанные с Ари; Джастин пытался сделать его свободным, но он дома, а Джастин в беде.
Нет. Внимание.
Внимание.
— Что она сделала, когда обнаружила, что я исчез?
— Я расскажу тебе позже.
Проклятье, ему нет нужды беспокоиться о том, расстроится ли он. Это похоже на домашнюю обстановку. Секреты, Ари и беда. И еще — все, что ему дорого. Он медленно и глубоко вздохнул.
— Я держусь, — сказал он, зная, что Джастин поймет. — Я не хочу больше лент. Я больше не хочу успокоительных. Мне надо оставаться бодрствующим. Я хочу, чтобы они оставляли свет включенным все время. И хочу, чтобы эту проклятую трубку вынули из моей руки.
— У меня нет никакой власти. Ты знаешь это. Но я скажу Иванову. Я всерьез поговорю с ним. И я выну трубку. Сейчас.
Это причинило острую боль.
— Это закапает весь пол.
— Черт с ним. Плевать, — он остановил капельницу. — Они собираются поставить здесь телефон. И видео.
Его сердце подпрыгнуло. Он вспомнил, почему был важен телефон. Но все изменилось, он дома. Или ничего и не произошло. Или имелись варианты, которые он упустил.
— Знаешь ли, я и вправду несколько спятил.
— Вот черт, а я и не заметил.
Он рассмеялся, коротко, автоматически, обрадованный тем, что Джастин готов шутить с ним; и внезапно осознал, что он уже полностью миновал самое мрачное. Его удивили в тот момент, когда он ожидал встретить округлое, профессиональное сочувствие. Это не был веселый смех, но — удивительный смех.
Едва ли лента смогла бы воссоздать Джастина настолько реальным, чтобы ему удалось сделать нечто неожиданное для его сознания. Особенно когда мозг сопротивлялся, а не действует заодно с подсознанием.
Он рассмеялся снова, просто для проверки, и увидел на лице Джастина такое выражение, будто тот проглотил стекло: но в то же время там присутствовала и надежда.
— Это вирус, — объяснил он Джастину. И широко улыбнулся, даже еще шире, когда он увидел проблеск настоящего ужаса на лице Джастина.
— Ты проклятый идиот!
Он расхохотался. Было больно, но приятно. Он попытался задрать ноги вверх. Оказалось, что зря.
— О, черт. Как ты думаешь, они могут освободить мне ноги?
— Скоро, раз ты знаешь, где находишься.
Он вздохнул и почувствовал, что напряжение покидает его. Он развалился на эластичной кровати и посмотрел на Джастина с неленточным спокойствием. Боль по-прежнему сохранялась. Напряжение мышц. Растяжение. Бог знает, что он сам с собой сделал, или что они сделали с ним.
— Я обманул тебя, угу?
— Если ты хочешь сыграть…
— Я хочу… Я в затруднении. Я думаю, что у меня продолжаются наплывы видений. Я думаю, что они пройдут. Мне в самом деле будет очень плохо, если ты не придешь снова. Доктор Иванов руководит всем, так?
— Он заботится о тебе. Ты доверяешь ему, правда?
— Не тогда, когда он выполняет Арины приказы. Мне плохо. Мне действительно плохо. Мне бы хотелось, чтобы ты мог остаться здесь.
