На лифте они спустились вниз. В холле она увидела много высоких эйзи: эйзи носили в основном черное, чаще, чем другие цвета; и даже если не носили, она всегда могла сказать, кто — эйзи. Они были не похожи на маман или дядю Дэниса, они выглядели как эйзи. Иногда она прикидывалась, что она — одна из них. Она ходила очень тихо, и стояла прямо, и глядела очень прямо, как Олли, и говорила маман: «Да, сира». (Но не Нелли. Нелли всегда просто говоришь «да»). Иногда она прикидывалась, что она — маман, и она приказывала Нелли:
— Постели мне, Нелли, пожалуйста. — (А однажды велела Олли: — Олли: черт возьми, я хочу пить. — Но это была нехорошая фраза. Олли принес ей питье и рассказал маман. И маман сказала, что это некрасиво, и что Олли не должен для нее ничего делать, когда она грубит. Так что вместо этого она сказала: — Черт возьми, Нелли.).
Маман провела ее через холл сквозь толпу эйзи и через дверь, около которой стояло много народу. Одна женщина сказала:
— С Новым Годом, Ари. — И наклонилась к ее лицу. У нее было красивое ожерелье, и можно было видеть, что у нее под блузкой. Это было интересно. Но Олли поднял ее на руки. Так стало лучше. Она могла видеть лица людей.
Какая-то женщина разговаривала с маман, а люди толпились, говоря все одновременно, и все пахло духами, и едой, и пудрой.
Кто-то погладил ее по плечу, когда Олли держал ее на руках. Это был дядя Дэнис. Дэнис — толстый. Он занимал очень много места. Ей было любопытно, действительно ли он весь твердый, или больше, чем другие люди, задерживают дыхание, чтобы быть таким круглым.
— Как поживаешь, Ари? — закричал ей дядя Дэнис в том шуме, и внезапно все люди замолчали и посмотрели на них. С Новым Годом!
Это привело ее в недоумение, но заинтересовало. Если это был ее новый год, то это — день рождения, а на день рождения людям полагалось приходить к ней в квартиру и приносить подарки. Но она не видела ни одного.
— С Новым Годом, — говорили люди. Она с надеждой смотрела на них. Но подарков не было. Она вздохнула, а когда Олли пронес ее через толпу, увидела пунш и пирожные.
Олли понимал.
— Ты хочешь пунша? — спросил он.
Она кивнула. Было очень шумно. Она не была уверена, что ей нравится, когда так много взрослых. Праздник становился скучным. Однако пунш и пирожные — это хорошо. Она прижалась к сильному плечу Олли и почувствовала себя гораздо веселее, потому что Олли мог принести ее прямо к столу, на котором стояла чаша с пуншем, и Олли прекрасно понимал, что тут самое лучшее. Пунш, в особенности из красивой чаши, и большое пирожное — это почти так же здорово, как подарки.
— Мне придется опустить тебя, — сказал Олли. — Ладно? Стой здесь, а я принесу тебе пунша.
Это было обидно. Все были такие высокие, музыка очень громкая, а стоя на полу, она ничего не видела, кроме ног. Кто-нибудь может наступить на нее. Олли поставил ее на пол, и подошла Maman с дядей Дэнисом. И толпа не наступила на Ари. Многие люди смотрели на нее. Некоторые улыбались. Так что она почувствовала себя в безопасности.
— Ари. — Олли дал ей чашку. — Не пролей.
Пунш был зеленым. Он выглядел странно, но пахло от него хорошо, а на вкус он был еще лучше.
— Ты становишься слишком большой, чтобы тебя носить, — сказал дядя Дэнис. Она взглянула вверх и сморщила нос. Она не согласилась с дядей. Maman сказала то же самое. Но Олли не сказал. Олли — большой и очень сильный. Он отличался от всех. Ей нравилось, когда он носил ее: ей нравилось обхватить руками его шею и прижаться к нему, потому что он напоминал кресло, на которое можно залезть, и не чувствовались кости, просто — крепкие руки и ноги. И он был теплым. И от него хорошо пахло. Но Олли теперь принес для маман и дяди Дэниса пунш из другой чаши, и она держалась поближе К Олли и пила свой пунш, а дядя Дэнис разговаривал с маман и громко играла музыка.
После того, как Олли принес пунш для маман и Дэниса, он посмотрел на нее.
— Хочешь пирожное? — громко спросил Олли. — Пирожные, по-видимому, будут на детском празднике.
Это обнадеживало.
— Я хочу еще пунша, — ответила она и отдала Олли свою чашку. — И пирожное, пожалуйста.
