Подземелье призраков Аккермана - страница 30

Маленький антикварный магазин располагался в подвале дома на Преображенской. В эту лавку воры часто сдавали недорогие краденые драгоценности, изделия из серебра, монеты, фарфор. Таня спустилась по крутым ступенькам, поздоровалась с хозяином, стоящим за прилавком.

— Алмазная! — его жирное лоснящееся лицо расплылось в улыбке. — Давненько тебя не было. Сдать хочешь чего или купить?

— Ничего. Взгляни-ка на это. Что скажешь? — Таня протянула ему монету, найденную возле анатомического театра, где убили профессора. Эта монета давно не давала ей покоя.

— Хм... Интересно. — Антиквар повертел монету под электрической лампой, тщательно рассмотрел с лупой. — А где нашла?

— Не важно. Так чья монета? Она ценная?

— Таки ценная, — кивнул антиквар. — Это юбилейная монета, выпущенная к какой-то дате королевского двора.

— Королевского двора? — Глаза Тани полезли на лоб.

— Ну да. Королевского двора Румынии. Это румынская монета. Хочешь продать?

— Нет, — Таня забрала монету, спрятала обратно в карман. — Ты уверен?

— Шоб я так жил! Абсолютно! Я уже такую видел. Один румын продал. Вот, сама посмотри, — антиквар показал подобную монету на прилавке. — Ценная вещь, между прочим. Жаль, что не хочешь продать.

Толстая рыжая проститутка в рваной по бокам засаленной клетчатой юбке взвизгнула и вцепилась в руку своего спутника, и без того нетвердо стоявшего на ногах. Подгулявший матрос со стоящего на грузовой пристани угольщика в грязной рабочей робе, покрытой угольной пылью и пропахшей пóтом, чертыхнувшись сквозь зубы, попытался помочь своей спутнице вытащить из лужи башмак со стоптанным каблуком, свалившийся у нее с ноги. Башмак был явно больше по размеру и еще сильней подчеркивал то ощущение жалкой убогости, которым просто несло от ее фигуры.

Чулок с дыркой на пальце промок. Увидев это, проститутка разразилась пьяным визгливым смехом. Матрос вторил ей.

Кое-как водрузив промокший башмак на ногу, женщина пригладила лохматые рыжие волосы, как пакля, торчащие во все стороны. Затем, подтолкнув матроса, заставила его двигаться вперед. Оба направились к зданию меблированных комнат «Подкова», находившемуся в двух шагах от них.

— Так ты здеся живешь? — Голос у проститутки был зычный, грубый, прокуренный, а зубы гнилые — на них отчетливо проступала чернота. Откашлявшись, она сплюнула в жидкую грязь немощеной мостовой. На ее лице время от времени скользило тупое выражение покорности судьбе.

— Угу... — Матрос зычно рыгнул, даже не удосужившись прикрыть рот ладонью. От него несло перегаром. В воздухе мгновенно разлился острый запах сивухи, отвратного, дешевого пойла портовых ка­баков.

Проститутка снова расхохоталась, запрокинув голову. Теперь она была похожа на лошадь. Это сходство еще больше подчеркивали гнилые зубы, которые значительно выступали вперед, придавая всей челюсти грубую массивность. Женщина была старая и некрасивая, жестоко потрепанная жизнью и прекрасно знавшая, что не за горами то время, когда она перестанет привлекать мужчин, любых — даже таких, как этот жалкий подгулявший матрос с грузового судна.

Но матрос на нее и не смотрел. Ему было все равно, как она выглядит. Его прельщала низкая цена, да еще то, что эту дешевую шлюху он подцепил поблизости от меблированных комнат.

Вышибала на входе поморщился при виде отвратительной пары, но тут же жадно потянулся за сальной купюрой, которую бросил ему матрос прямо на раскрытую книгу регистрации постояльцев. Теперь такие книги появились во всех гостиницах, даже в самых грязных притонах — этого требовали новые власти. Закон гласил, что все временные постояльцы должны быть записаны. И все уже успели узнать, что с красными шутки плохи.

А потому даже в таком портовом притоне, как «Подкова», появилась регистрационная книга. И, раскрытая, лежала на стойке.

Номер выглядел так же, как здание гостиницы снаружи. Железная кровать с продавленной сеткой, покрытая покрывалом с пятнами от клопов, разбитый умывальник да расшатанный стул в углу составляли всю меблировку. Стола не было, шкафа тоже. Пожитки обитателя комнаты были свалены в кучу прямо на полу, в углу. Впрочем, эти пожитки были всего лишь грязными тряпками, которые соответствовали внешнему виду комнаты.