Подвиг живет вечно - страница 30

…6 апреля 1921 года газета «Правда» сообщила: турецкий пароход «Решид-паша» доставил в Одессу 3800 пассажиров, подавляющее большинство которых — казаки и солдаты, служившие в армиях Врангеля и Деникина.

Солдаты настойчиво требовали возвращения на родину с острова Лемнос…

Только в июле смог Макошин попасть на прием к Фрунзе. Михаил Васильевич был нездоров. Худой, с запавшими глазами, с землисто-серым лицом сидел он в своем, кабинете. Поздравил Макошина с блестящим завершением «немыслимой» операции. Неожиданно сказал:

— Военная промышленность — вот что нам нужно сегодня! Попробуйте свои силы на этом поприще, Константин Алексеевич. Я уже дал со своей стороны рекомендацию… Пойдете в воздушный флот… Желаю успеха! Или вы не рады?

На мгновение Макошин смутился, затем глаза его загорелись:

— Отчего же? Рад. Большое спасибо. Именно об авиации я и мечтал.

— Завидую. А мне, судя по всему, экономистом, как мечталось, не суждено стать. Мы всегда тоскуем о том, чего не имеем, и нам всегда хочется быть не там, где мы есть. Я испытал это на себе…

И трудно было понять, сожалеет он об утраченных возможностях или шутит.

Яничка горестно вздохнула, покачала головой и сказала:

— Как сейчас, все помню… Привели тебя тогда, а ты — вся мокрая, грязная, в глине…

«Ну уж откуда было взяться глине?! — мысленно не согласилась я. — Придумывает Яничка. Зима ведь стояла. Январь, самая середина». Но перебивать не стала и всем своим видом не выразила я и малейшего сомнения в правдивости ее слов. Возможно, что была и глина. У того дерева, где мы с Франеком плашмя на землю бросились, снег лежал неглубокий. А нам не до того было, чтобы землю рассматривать. Метнуться к ней скорее, прижаться, врасти в нее — единственное было желание. Мгновения решали нашу судьбу. Кто-либо из немцев мог выглянуть на улицу и увидеть нас — бегущих что есть силы через открытое поле. У меня через плечо — сумка с радиостанцией. А в небе — лунища. Огромная, ясная!

Франек Завада сам вызвался выполнить просьбу майора — поместить меня на время у кого-либо из связных в Устрони, сам и договорился обо всем. Но в доме, куда мы пришли, неожиданно оказались немцы — нагрянули с обыском. Нам просто чудом удалось ретироваться. Оставалась одна надежда — бункер у Янички. Небольшой партизанский бункер, вмещающий не более шести-семи человек.

— Такая ты замерзшая была… — все тем же сочувственным тоном продолжает Яничка, глядя на меня, но явно в расчете на других гостей — бывших партизан и работников повятового комитета партии. — .Грязная и замерзшая… Вся дрожала…

«Интересный человек — Яничка. — Я только улыбаюсь и не мешаю ее рассказу. — Интересный она человек. Замерзшая была, говорит. Еще бы не замерзшая! Дрожала с тех пор, как выскочила из бункера на Орловой — в легоньком жакетике. В чем сидела за радиостанцией, в том и выскочила. Хорошо, что платок был накинут на плечи. И счастье безмерное — „Северок“ на время сеанса связи из сумки не вытащила. Словно что-то предчувствовала. Рывком отключила шланг питания, схватила сумку за ремень — и ходу! Наушники на бегу в сумку затолкала. Если бы промедлили несколько секунд — могло от нашего бункера ничего не остаться. И от нас самих — тоже. Ведь немцы уже в пяти шагах от входа были. Шли со связками гранат… Франек сразу автоматной очередью этих, первых, навечно на землю уложил. Майор, как услышал выстрелы, тут же сорвался с нар, схватил автомат и — наверх.