— Место работы, должность.
— Квартира, домохозяин, — ответил Коля в порядке поступления вопросов.
— А по роже?..
— Ну правда домохозяин…
— Бандюган то есть. Судим?
— Боже упаси. Даже не намекали.
— А где я тебя мог видеть?
— Возможно, по телевизору. Шоу «Упасть за шестьдесят секунд». Кто больше выпьет. Я в четвертьфинале срезался. На пиве.
— Приехал когда?
— Сегодня утром.
— У кого остановился?
— Ни у кого. Сегодня собирался назад уехать.
— А где документы?
— Так ваши отобрали. Я хотел предъявить — не успел.
Дежурный еще раз порылся в куче изъятых бумажников и недовольно хмыкнул:
— Нет тут ни хрена.
— Тогда я пропал. Не уеду.
— Ты и так не уедешь, — майор подал сигнал помощнику, — забирай.
Следующий.
— А в туалет можно? — Коляныч предпринял попытку связаться с «центром». — Хотя бы по-малому?
— Через два часа. Раньше не положено. Сыроежкин, блин.
Сержант профессионально снял Колины отпечатки пальцев, предложил помыть руки в ведре с черной от краски водой, где, словно уклейки, плавали хабарики (чьи-то выброшенные улики). Потом указал на дверь темной камеры, а не «аквариума», в котором продолжал возмущаться Святослав Святославович. Все верно. Не должны подельники сидеть вместе и обсуждать, как избежать заслуженного наказания. А то и подкоп рыть.
Лязг засова, болезненный толчок в спину. Будьте как дома!
Да, время не властно над истинными ценностями. Несмотря на косметический ремонт сих ценностей. По-прежнему никакого бархата и шелковых подушек. Зато все те же четыре квадратных метра, глазок в двери. Та же резная скамья, те же бурые разводы на каменном полу, дуршлаг вместо абажура. Тот же ни с чем не сравнимый запах веков. Да и надписи изменились не сильно. «„Зенит“ — чемпион», «Кто мы? Мясо!», «Кончайте ваши тяги, козлы!», «Продам а/м „Жигули“, не в угоне», «Бей ментов — спасай Россию». Бьют, бьют, а она не спасается. В углу столик с огромными шприцами, кусачками, иглами и прочими профессиональными орудиями пыток, чуть-чуть прикрытыми белоснежной салфеткой. Фу, померещилось.
Коля протер ладонью скамью и присел. Ситуация, если взглянуть на нее трезво, пьяная. Статья светит. Его задержали с оружием в руках, то есть с поличным. Целился в бутылку «пепси», птичку убил (не я, но поди теперь докажи!). Еще неизвестно, откуда оружие. Уж всяко не из оружейного магазина. Поверят ли Виталику, что это комбинация, — тоже не факт. Отделы разные и интересы разные. У них нынче ментовские войны. Короче, славная перспективка. Остальных-то выпустят — в руках ничего не было, в карманах тоже, а он в дерьме.
Вот ведь угораздило.
И это вместо романтического ужина. Он же хотел поехать сегодня к Вере Павловне! Ну, идиот! Правильно говорят — инициатива наказуема. Внедрился, Шарапов хренов! Сыграл на пианино![5]
Надо срочно сообщить Виталику. Возможно, он просто не знает, что случилось, иначе бы примчался на выручку.
Коля поднялся со скамьи и, как тогда, пять лет назад, принялся мерить камеру шагами. Только теперь делал это от чистого сердца, если можно так выразиться.
Куда увели Андрея Антоновича и остальных, он, естественно, не увидел. Не исключено, в отделе остались революционные подвалы. Сержант названивал в адресное бюро, проверяя, не в розыске ли пленные. С Москвой пока не связывался. Наверное, дорого.
Оставалось одно — как в старой песне, надеяться и ждать. В конце концов его рано или поздно заберут на допрос-раскол. Предложат написать явку с повинной или чистосердечно признаться.
Видела б его сейчас Вера Павловна. Блин, тебе не о ней сейчас думать надо, а как свою голову дырявую спасти!
Прошло тридцать тревожных утомительных минут. Забирать на допрос «Сыроежкина» товарищи из Управления не торопились. Возможно, ушли на праздничный ужин в кафе, посвященный удачному завершению операции. Или еще куда. Пора рисовать на стенах зарубки-календарь.
Но, чу! Шум за дверьми, тяжелые шаги, возмущенный баритон, взывающий к справедливости и адвокату. Звук ударов резины по мясу, крики, треск защелкивающихся наручников, одноэтажный русский мат — бессмысленный и беспощадный. Новый пассажир.
— Михалыч, принимай товар! В универмаге за рамкой задержали — свитер спер. Мы сейчас там опросим всех, а этот пусть сидит, ждет. Пристрой куда-нибудь, рапорт я напишу.
