— А… а отец? — спросила Таня икая. — Отец не главное?
— Нет, — решительно отрезала Варвара, — сейчас отец уже не главное. Сейчас он уже в прошлом. Все. Теперь уж придет не придет — это его проблемы. И черт с ним, и пусть живет, как хочет. Поняла?
Таня тихонько прохрюкала, что поняла.
Варвара уложила ее на диван, под толстую перину, подоткнула со всех сторон, перелезла через нагроможденные в темноте стулья и приоткрыла форточку, чтобы легче дышалось.
Ну как вам семейная жизнь, дорогая Варвара Андреевна, спросила она себя, перемывая под краном хрустальные рюмки. Рюмки были старые, толстые, исполненные советского праздничного достоинства. Варвара их очень любила и берегла. И семьи-то никакой нет и не было никогда. Были Таня с Васей — с одной стороны, и «родной» — с какой-то другой стороны. И никогда ему не было до них дела, и никогда его не волновало, на что они живут сейчас, и на что будут жить завтра, и из чего нажарить котлет, и куда поехать в июле, и кто пойдет в больницу навестить дедушку, и за что Васе вкатили трояк по природоведению, и чем опять недовольна теща, и кому придется поднимать упавший забор на даче.
Нет семьи и не было никогда, осталось одно мученье, когда невозможно, невозможно объяснить ребенку, который полдня просидел под дверью, а до этого неделю ждал и готовился — как же, папа пойдет с ним в цирк! — почему папы нет и не будет, и никто в этом не виноват. Просто жизнь такая.
Или все-таки не жизнь, а люди такие?
Жили бы как Лопухов с Верой Палной из литературного творения пламенного, революционного и прогрессивного Чернышевского, которых Варвара проходила в восьмом классе и искренне удивлялась, почему они такие идиоты.
Жили бы как Лопухов с Верой Палной, ходили бы друг к другу «на кофей» через картонную стенку хрущевки, делились бы идеями, клокочущими в груди, строили планы спасения человечества — от свинства и поклонения «золотому тельцу», брали бы уроки игры на фортепиано — можно на виолончели, читали бы вслух Прудона. Впрочем, Прудон не в моде. В моде Карлос Кастанеда. В определенном смысле ничуть не хуже Прудона. Или ничуть не лучше.
Варвара вернула рюмки в буфет и мимоходом пощупала свое пальто, висевшее в ванной над батареей. Конечно, мокрое. В чем она завтра пойдет на работу?
Да и черт с ним. Черт с ним, с пальто, с Иваном Александровичем, с паспортом и кошельком! Утром что-нибудь само придумается.
А Петра Борисовича Лиго убили. Убили прямо под носом у Варвары Лаптевой, а она ничего не видела и не слышала. Жалость какая. Единственное приключение в жизни, да и то проспала.
Такой приличный, невзрачный, серый человечек. За что его могли убить?
* * *
— За уши!
— Что?!
— Я говорю — за уши!
— Что — за уши?! За какие уши?!
— Если у тебя волосы во все стороны торчат, — прокричала Варвара и ловко перевернула на сковородке оладушку, — заправь их за уши!!
— Какие должны быть уши, чтобы за них можно было заправить мои волосы?! — прохныкала из глубины квартиры Таня. — Господи, что ж это такое!..
Она не выспалась и пребывала в плохом настроении. И еще на работу придется идти! Ну почему, почему суббота бывает так редко? Ну хоть бы два раза в неделю была суббота. Два раза суббота и один раз воскресенье.
А? Неплохо?
В дверь позвонили, и Таня уронила себе на ногу диванную раскладушку.
— Вот черт!.. Ах, господи!..
— Не поминай господа всуе, — назидательно сказала Варвара из коридора. — Господь — не соседская коза…
— Ты открывай лучше, — простонала Таня и пнула диван. Легче не стало, зато чувство свершившейся мести принесло некоторое удовлетворение. — И кого это принесло в полвосьмого утра?!
Варвара вышла в общий коридор, заставленный коробками и банками — банки были предусмотрительно пронумерованы и прикрыты старым одеялом, чтоб не сперли, — и, вытянув шею, заглянула в мутное стекло.
— Кто там?
За стеклом шевельнулось что-то огромное и темное, и Варвара вдруг так испугалась, что взвизгнула и отпрыгнула назад.
Что делать?! Милицию вызывать? Она будет ехать час. Или два. За это время их с Танькой убьют. Каждую по семь раз.
— Варвара, — позвал из-за двери странный и незнакомый голос, и темная туша опять шевельнулась, — Варвара, это вы… ты?