На мгновенье мне стало дурно. Я обернулся. Джино по обыкновению стоял в стороне и любовался картинами Хуана Гриса. Он мнил себя знатоком современного искусства. Изо всех сил стараясь казаться беззаботным, я подошел к нему.
— Джино.
— Что, Ники? — ответил он, не сводя глаз с картины.
— Джино, это конец. В холле остались следы лап Трая.
— Так. — Джино повернулся ко мне и улыбнулся своей белозубой улыбкой. — Я и не сомневался в этом.
— Не сомневался?
— Когда я увидел, как этот коп разглядывает Трая, то подумал, что следы пса могли остаться где-нибудь в доме Ронни. Потому-то я и сказал, что Норма безумно любила Трая и его трюки.
Спасительная мысль. Джино положил руку мне на плечо.
— Понял, малыш? Вот так я латаю все прорехи. Если инспектор ничего не заметил, тогда ладно. Но если даже и заметил — что с того? Пусть себе думает, что Анни там была. Как это доказать? Мы вполне могли прийти с Траем за день до падения или утром в день падения Нормы. Нет, парень, не бойся.
Должно быть, на моем лице отразилось огромное облегчение, потому что Джино слегка похлопал меня по щеке.
— Спокойнее, мальчик. Здесь все в порядке. Спасибо еще, что дядя Ганс и Джино…
Он не договорил. По лестнице к нам торопливо спустился Ронни.
С самого детства я привык считать Ронни Лайта самым вежливым и обаятельным человеком в Голливуде и потому полагал, что характеристика матери — по ее словам, у него расшатаны нервы — всего лишь игра воображения. Мне казалось, что Ронни сумеет выкарабкаться из этой страшной ситуации. Но, следя за ним, я с удивлением понял, что мать права. У него действительно был вид человека, у которого сдали нервы. И взять себя в руки ему не удавалось.
Ронни подошел к матери, поцеловал ее в щеку.
— Анни!
— Милый Ронни!
Только потом он заметил остальных и вяло помахал рукой.
— Приветствую всех! Я…
Голос его дрогнул, что, конечно, могло объясняться печальным поводом, но, на мой взгляд, он был просто не в состоянии управлять собой.
Мать взглянула на крошечные бриллиантовые часики, висевшие у нее на груди.
— Боже, уже поздно, пора ехать!. Дорога каждая минута.
Она направилась к двери, но ее остановил хриплый голос Ронни:
— Анни, боюсь, что мы еще не можем ехать. Мне только что позвонили…
И пока мать стояла, удивленно глядя на Ронни, в дверях показалась женская фигура в черном. Женщина распростерла руки и двинулась к матери, улыбаясь из-под вуали.
— Дорогая Анни! — вскричала она красивым, но плохо поставленным голосом. (Пэм, англичанка по рождению, по манере разговора вновь прибывшей тотчас угадала уроженку английских, трущоб).
— Дорогой Ронни! Надеюсь, я не слишком поздно?
Да, это была Сильвия Ла-Мани. Мать застыла, как изваяние, а Сильвия тем временем подошла к Ронни и протянула ему руку.
— Дорогой Ронни, я договорилась с Кальманами. Они поняли. Когда я сказала, что ты позвонил мне и пригласил на церемонию, они сразу же поняли.
Я повернулся к Ронни. Моему примеру последовали остальные, не сомневаясь, что он поставит ее на место. Но мы все ошиблись.
Он лишь трусливо улыбнулся. Даже позволил ей поцеловать себя, хотя его лицо сморщилось в гримасу, и я заметил затравленный взгляд, который он бросил на мать.
— Дорогой Ронни.
— Дорогая Сильвия. Как мило, что ты ради меня изменила свои планы. Теперь, я думаю, мы все можем идти.
Мы вышли из дома. Увидев нас, шоферы выскочили из лимузинов и распахнули перед нами дверцы. Сильвия Ла-Мани, ухватив Ронни под руку, властно потащила его к передней машине. Мать, которая с появлением Сильвии на мгновенье утратила первенство, вновь овладела собой. Она крепко взяла Ронни за другую руку и мило улыбнулась Сильвии.
— Ронни, дорогой, давай возьмем Сильвию с собой. В другой машине она стеснит всех.
Создав должное впечатление о неимоверных габаритах Сильвии, мать первая села в автомобиль. За ней последовал Ронни, а потом Сильвия. Мы, маленькие людишки, были забыты. Ничего не оставалось, как молча втиснуться во второй лимузин.
Панихида должна была состояться в большой епископальной церкви в Вествуд-Виллидж, где, как ни дико, Ронни числился церковным старостой.
