Морд посмотрел по сторонам.
– Здесь не убрано, – продолжал он. – Я не мастер убирать, не обучен.
Он взял пустую бутылку и отнес на кухню.
– Ну так, с этим все. А теперь позвольте задать один вопрос. Что тут такое происходит, черт возьми? Почему, когда я бреюсь, какой-то идиот скребется в мою дверь? Я бреюсь два раза в день, утром в шесть часов, потом в три. Сам бреюсь. Опасной бритвой. Так лучше.
Мартин Бек молчал.
– Я задал вам вопрос. Не слышу ответа. Вот вы – кто вы такой? За каким чертом пришли в мой дом?
– Меня звать Мартин Бек, я служу в полиции. Комиссар уголовной полиции, начальник отдела по расследованию убийств.
– Год и месяц рождения?
– Двадцать пятое сентября тысяча девятьсот двадцать второго года.
– Ясно. То ли дело, когда сам вопросы задаешь. Что вам угодно?
– Ваша бывшая жена пропала семнадцатого октября.
– Ну и что?
– Нам хотелось бы знать, куда она могла деться.
– Хотелось бы… Но я же говорил, сто тысяч чертей, что ничего не знаю. Семнадцатого числа я как раз сидел на пароме «Мальмёхюс», опрокинул стаканчик. Ну хорошо, не стаканчик.
– Вы, кажется, держите что-то вроде ресторана?
– Держу. У меня там две бабы работают. И полная чистота, черт возьми, вся медь сверкает, а не то я их в два счета выставлю. Я проверяю. Захожу, когда меня никто не ждет.
– Понятно.
– Вы там что-то насчет убийства намекали.
– Да, такая возможность не исключена. Похоже, кто-то ее похитил. А ваше алиби не очень-то надежно.
– Мое алиби в полном порядке. Я сидел на «Мальмёхюсе». А вот рядом с ней псих живет, извращенец. Если он Сигбрит хоть пальцем тронул, я ее собственными руками задушу.
Мартин Бек посмотрел на его руки. Страшные руки. Не только человека – медведя задушат.
– Вы сказали «ее». «Задушу ее».
– Я оговорился. Я люблю Сигбрит.
Так, вот и прояснилось кое-что. Бертиль Морд – опасный человек, он не владеет собой. За много лет привык командовать другими. Возможно, он неплохой моряк, но на суше ему не по себе. От него можно ждать всего, в том числе самого худшего.
– Вся беда моя в том, что я родился на свет в этом проклятом Треллеборге, – говорил Морд. – Стал, так сказать, гражданином, а на черта мне это надо. В стране, которую я могу выносить месяц, от силы два. И все бы еще ничего, все шло хорошо, пока я не заболел. Я полюбил Сигбрит, почти каждый год к ней приезжал. Нам было хорошо вместе. Потом я снова уходил в море. Пока не началась эта волынка. Печень забастовала, и теперь мне не дают справку.
Он помолчал.
– А теперь уходите, – вдруг произнес он. – Не то я разозлюсь и врежу по морде.
– Ладно, – ответил Мартин Бек. – Если приду снова, то скорее всего с ордером на арест.
– Катитесь к черту.
– Что вы можете сказать о вашей жене? Что она за человек?
– Не ваше дело. Вон отсюда.
Мартин Бек шагнул к двери.
– Всего доброго, капитан Морд, – сказал он.
– Постойте, – вдруг остановил его Морд.
Он поставил на стол одеколон, положил бритву.
– Я передумал. Сам не знаю почему.
Он сел и налил себе стакан водки.
– Пьете?
– Пью, – ответил Мартин Бек. – Но не сейчас и не теплую водку.
– И я не пил бы теплую неразбавленную. Будь у меня стюард или слуга, который по первому знаку бегом приносит лед и лимонный сок. А что, в самом деле, продать пивнушку, уехать да наняться на пароход в Панаме или Либерии…
Мартин Бек сел к столу.
– Вот только одна загвоздка. Меня не возьмут капитаном. От силы штурманом у какого-нибудь типа вроде меня самого. И уж я не стерпел бы. Задушил бы гада.
Мартин Бек молча слушал.
– Но хоть упиться насмерть в море можно мне или нет? Много ли мне надо было – Сигбрит и пароход. Теперь ни того, ни другого. И околеть спокойно не дают, всякий черт сует свой нос.
Он обвел взглядом комнату.
– Думаете, мне нравится так жить? Нравится в дерьме сидеть?
Он хлопнул ладонью по столу так, что стакан едва не опрокинулся.
– Знаю, знаю, что вы думаете! – орал он. – Вы думаете, я Сигбрит угробил. Да только не было этого. Неужели не ясно? Э, да знаю я цену вам, ищейкам шведским и всем прочим. Полицейские – крысы портовые. Только на то и годятся, чтобы приходить на борт и разживаться выпивкой и сигаретами, а не дашь – пожалеешь. Помню паразита одного в Милуолле, когда мы туда ходили. Этакий бобби. Как пришвартуемся – стоит будто статуя и козыряет. «Йес, сёёр», да «Глэд ту си ю, кэптен»
