Джок появляется из ванной в полотенце, обмотанном вокруг пояса. Он шлепает босиком по коридору в кухню. Я слышу, как открывается и закрывается дверца холодильника. Он нарезает апельсины и включает почти промышленную соковыжималку. Кухня заполнена техникой. Электрическая кофемолка, машинка для просеивания кофе и еще одна, которая больше похожа на артиллерийский снаряд, чем на кофеварку. Он может делать вафли, пончики, блины, варить яйца десятком способов.
Моя очередь отправляться в ванную. Зеркало запотело. Краешком полотенца я проделываю круг, в котором может поместиться мое лицо. Я выгляжу измученным. Программа передач на среду отпечаталась на правой щеке. Я тру лицо влажной фланелью.
На подоконнике множество приборов, включая машинку для стрижки волос в носу на батарейках, жужжащую, как раненая пчела, закрытая в бутылке. Десяток различных марок шампуня. Это напоминает мне дом. Я всегда подшучиваю над Джулианой из-за ее «снадобий и притираний», которые заполняют каждый дюйм пространства. Где-то среди этой косметики я храню сменную бритву, склянку с пеной для бритья и дезодорант. К сожалению, достать их – значит рискнуть вызвать эффект домино, который опрокинет каждую бутылочку в ванной.
Джок протягивает мне стакан апельсинового сока, и мы сидим в молчании, уставившись на кофеварку.
– Я могу позвонить ей от тебя, – предлагает он.
Я мотаю головой.
– Я мог бы рассказать ей, как ты слоняешься по квартире… бесполезный… потерянный… брошенный…
– Это ничего не изменит.
Он спрашивает о ссоре. Он хочет узнать, что именно ее расстроило. Арест, заголовки в газетах или тот факт, что я ей солгал?
– Ложь.
– Так я и думал.
Он все наседает на меня, желая узнать подробности. Я, в общем-то, не хочу к этому возвращаться, но вся история выплывает наружу, пока стынет мой кофе. Возможно, Джок поможет мне как-то осмыслить все это.
Когда я дохожу до описания того, как увидел тело Кэтрин в морге, я внезапно понимаю, что он мог ее знать. Он знал гораздо больше медсестер в Марсдене, чем я.
– Да, я думал об этом, – говорит он, – но фотографии в газетах ни о чем мне не напомнили. Полицейские хотели узнать, был ли ты со мной в ночь ее смерти, – добавляет он.
– Извини.
– А где ты был?
Я пожимаю плечами.
– Тогда это правда. Делишки на стороне.
– Это совсем не то.
– Это всегда не то, сынок.
Джок ведет себя, словно школьник, желающий знать «пикантные подробности». Я отказываюсь подыгрывать ему, и он хмурится.
– Так почему же ты не сказал в полиции, где ты был?
– Я предпочел бы не говорить.
На его лицо набегает рассеянность. Он больше не наседает на меня. Меняет курс и укоряет меня за то, что я с ним не поговорил раньше. Если я хотел, чтобы он обеспечил мое алиби, надо было по крайней мере сказать ему.
– Что, если бы меня спросила Джулиана? Я мог бы подыграть. И я мог бы сказать полицейским, что ты был со мной, вместо того чтобы топить тебя.
– Ты сказал правду.
– Я бы солгал ради тебя.
– А что, если я ее действительно убил?
– Я бы все равно солгал ради тебя. И ты бы сделал то же самое для меня.
Я качаю головой.
– Я не стал бы лгать ради тебя, если бы думал, что ты кого-то убил.
Он встречается со мной глазами и не отводит взгляда. Затем смеется и пожимает плечами:
– Кто знает!
В офисе я прохожу через фойе, сознавая, что охранники и секретарь смотрят на меня. Поднимаюсь на лифте наверх и застаю Мину за столом в пустой приемной.
– А где все?
– Они отменили сеансы.
– Все?
Я перегибаюсь через стол и читаю расписание приема на сегодня. Все имена перечеркнуты красной линией. Кроме имени Бобби Морана.
Мина все еще говорит:
– У мистера Лилли умерла мать. У Ханны Бэрримор грипп. Зоя сидит с племянниками… – Я знаю, что она пытается утешить меня.
Я указываю на имя Бобби и прошу вычеркнуть и его.
– Он не звонил.
– Поверьте мне на слово.
Несмотря на искренние старания Мины прибраться, в моем кабинете все еще беспорядок. Повсюду следы полицейского обыска, включая тонкий слой порошка, который они использовали для снятия отпечатков пальцев.
– Они не взяли ни одной папки, но некоторые переставили.
Я прошу ее не беспокоиться. Мои заметки теряют всякий смысл, если у меня больше нет пациентов. Она стоит в дверях и пытается придумать, что бы сказать позитивного.
