— Я не передумала, но…
— И никаких «но», — Павел встал из-за стола, подошел к Маше и, обняв ее за плечи, поцеловал в макушку. — Если бы ты знала, как я жду эту поездку, ты забыла бы слово «но».
— Я уже забыла, — засмеялась Маша. — Слушай, я хотела предложить тебе: пусть твой племянник погостит у нас в Ярославле, пока мы будем в отъезде. Я уже говорила со своими мальчишками, они будут рады им заняться.
— Что ты! — испугался Иловенский. — Они же с ним не справятся! У меня даже матушка от него стонет.
— Вот и дай ей отдохнуть. Отправь куда-нибудь в хороший санаторий. А Витьку присылай сюда. Да не беспокойся ты! Мои родители тоже за ними присмотрят. И вообще, он отвлечется, отдохнет. Давай!
— Ну ладно, — сдался Иловенский. — Ему и правда нужно сменить обстановку, летом в Москве совсем тошно.
— Вот и хорошо.
— Манечка, ты мне так и не сказала, какого цвета будет твое платье на этой чертовой свадьбе?
— Не на чертовой, а на Ильдаровой, — прыснула со смеху Маша. — Синее платье будет. Ох ты! Я ж забыла, его же надо было в чистку сдать!
— Зачем?
— Да я его подруге дала на свидание надеть, а она облила подол вином.
— Ты даешь свои вечерние платья подругам на свидания?
— Не платья, а платье, — поправила Маша. — Оно у меня одно. И не потому что я такая бедная и несчастная, просто мне ходить в таких платьях некуда.
— Маня, ты не обижайся…
— Я не обижаюсь. Но платье надо почистить.
— Платье надо купить новое. У вас в городе можно купить что-нибудь приличное?
— Да уж не в деревне живем! — съязвила Маша.
— Вот и отлично. А испорченное — выбросим.
— Но то платье мне подарил Ильдар.
— О-о, как у нас тут все запущено, — протянул Павел. — Оно тебе дорого как память?
— Нет, но…
— Ты обещала забыть это слово.
Иловенский, несмотря на свой невысокий рост, легко подхватил Машу на руки и деловито спросил:
— Так, где у нас тут спальня?
— Здесь.
— То есть как?
— А вот так. У меня же всего шесть комнат.
— И какая из них спальня?
— Эта. А еще детская, кухня, туалет, ванная и прихожая.
— Ну-у, я так не играю, — тоном Карлсона пробурчал он и бросил Машу прямо на мягкий диван.
— Паша, я на работу, а в двенадцать на похороны. Я тебе оставлю ключи…
— Ты не волнуйся, — остановил ее Иловенский. — У меня через час встреча с вашим мэром, а к двенадцати я подъеду на эти похороны.
— Ты знаешь, лучше не надо тебе туда ездить. Там будет много моих знакомых, я не хотела бы, чтобы они всю церемонию обсуждали нас с тобой.
— Ты преувеличиваешь, не такая уж я видная фигура…
— Я в этом кругу видная фигура!
— Ох, прости, кажется, я совсем зазнался, — Иловенский обнял Машу и поцеловал ее в висок. — Ты обещаешь, что не будешь ничего выяснять?
— Обещаю, но…
— Маша!
— Клянусь. Паш, поехали, а то я опоздаю.
— Еще один вопрос, — Павел взял ее за руку, — вернее, просьба.
Маша вопросительно подняла брови.
— Верни, пожалуйста, детей домой. А то я чувствую себя оккупантом. И вообще, я хочу с ними познакомиться, я же должен знать, на кого я свою проблему повешу.
— Какую проблему?
— Так Витьку!
— Ладно, вечером они будут дома. Все, побежали.
Это был ужас какой-то, а не похороны. Ритуальный зальчик был крохотным и не вместил и десятой доли тех, кто пришел попрощаться со Станиславом Покровским. Весь зал был затянут дешевым фиолетовым плюшем, на стене, противоположной входу, висела одна-единственная картонная икона. Маша Рокотова вошла одной из первых, ее задвинули в самый угол под эту икону. Она все пятилась и пятилась в глубь полутемного помещения, чтобы вошедшие могли разместиться в этой тесноте, и наконец наткнулась на преграду: на лавках вдоль стен в три этажа стояли гробы. Маша едва не столкнула верхнюю домовину с этого штабеля. Стоявшие рядом подхватили, крышка сдвинулась, показалось темное лицо с приоткрытыми глазами. Маша ахнула. В этой куче, друг на друге, мертвецы ждали своей очереди на прощание с близкими.
Возмущенная, она протиснулась к Ильдару Каримову и сильно дернула его за рукав.
— Ты с ума сошел! У тебя совесть-то есть или всю на деньги обменял?
Каримов устало посмотрел на Рокотову. В глазах у него стояли слезы.
— Ты о чем?
