Двумя минутами бы не обошлось, если бы не Рорк.
– Значит, будем скандалить, как сапожники?
– Искренне надеюсь, что нет. Но даже если и так, уж по поводу кровати мы наверняка договоримся.
Нахмурившись, Ева вошла в спальню, посмотрела на огромную кровать, возвышавшуюся на подиуме под стеклянным куполом, и не смогла представить, чтобы какая-нибудь другая устроила бы ее больше.
– Мне нравится эта.
– В конце концов, может, сойдемся на том, чтобы ее оставить и поменять весь прочий интерьер. А если нет, придется с ней распрощаться, как с твоим старым рабочим столом. Просто предположение.
– Зная тебя, думаю, прежде чем от нее избавиться, мы на ней еще раз пятьсот успеем покувыркаться.
– Воспринимай это как репетицию, – сказал Рорк и сгреб Еву в объятия.
Поскольку сопротивляться и смеяться одновременно было невмочь, Ева сдалась и, оказавшись на кровати в чем была (в обуви и прочем), обвила мужа ногами.
– Мы даже не разделись.
– Я это мигом исправлю, – проговорил он, жадно приникая к ее губам.
Наконец их ждала долгожданная награда за длинный и тяжелый рабочий день. Рорк прижался к Еве всем телом, его волшебный рот обжигал жаром дыхания, от поцелуев у нее по всему телу пробегала дрожь. И никаких кошмарных видений, вроде окровавленных пальцев на стеклянной двери, давящих, пытающихся разбить стекло, будто кто-то хочет ворваться в комнату. Здесь она могла спокойно заниматься любовью.
Раздался щелчок, когда Рорк своими божественными пальцами, не менее волшебными, чем рот, расстегнул на ней портупею. Ева задвигалась, помогая ему. Амуниция полетела прочь.
– Вы обезоружены, лейтенант.
– Это не единственное мое оружие.
– Не сомневаюсь. Но у меня и свое припасено, – с этими словами Рорк слегка укусил ее за шею.
«Да уж», – подумала Ева и в ответ прижалась к мужу еще сильнее.
– И твое, как обычно, уже взведено.
Его губы заскользили по ее коже, не пропуская ни одного изгиба.
– Кто-то надел сегодня свои озорные трусики.
– Я вообще-то подумываю от них избавиться.
Одним рывком Ева сбросила обувь. Упругий толчок бедер лишь еще больше раздразнил обоих. Не снимая с нее свитера, руки мужа скользнули под него, нащупали топ. Соски у Евы отвердели и набухли под обтягивающей тканью. Рорк опустился ниже, расстегнул ремень, затем вернулся наверх и, дразня, сжал ее грудь.
Снова вниз – расстегнуть пуговицу и медленно-медленно потянуть молнию.
Его руки могли бы, казалось, бесконечно блуждать по ее телу. По упругой маленькой груди, длинному худому торсу под простой тонкой майкой, по упругому животу и узким бедрам.
Он немного, всего на дюйм, приспустил ей брюки и кончиками пальцев скользнул в трусики (такие же простые, как топ). Его коп не был создан для рюшечек и кружев. Однако это простое, без всяких украшательств белье непрестанно манило его.
Он знал, какая искра таилась внутри.
Чувствовал, что жена полностью расслабилась под его ласками, отогнав прочь всю тревогу. Кровь и смерть были отброшены в дальний угол сознания. Ради него. В такие мгновения он готов для Евы на все на свете в их маленьком мирке вдали от холода и мрака.
Наконец он стянул с нее свитер вместе с топом, сжал грудь, а она в ответ с улыбкой обхватила ладонями его лицо.
– Приятно.
– Правда?
– Да. – Опустив руки, Ева начала расстегивать на нем рубашку. – Очень.
– Я могу сделать еще лучше.
– Не сомневаюсь.
Рорк рассмеялся, приникая к ее губам.
Ева тоже могла бы сделать еще приятней, только не в этот раз. Она погружалась в негу. Это скрытое под рубашкой сильное, натренированное тело принадлежало только ей. Можно с наслаждением гладить его. Горячую кожу, упругие мышцы.
Поцелуи стали настойчивее, и она вновь подумала, что в эти мгновения Рорк принадлежит ей одной. Огонь разливался под кожей. Снова обхватив мужа ногами, Ева перевернулась, поменявшись с ним местами. Сидя сверху, выгнулась. Дразня, стала прикусывать его губы, язык, плавными движениями всего тела доводя и его, и себя до дрожи.
Она расстегнула на нем ремень, и в этот миг Рорк снова опрокинул ее на кровать. Стягивая с нее брюки, нащупал у нее на ноге пристегнутый чуть выше лодыжки чехол для ножа. По спине у него пробежал тревожный холодок. Оставив все как есть, он ласками и поцелуями довел ее до исступления.
