Входитъ Марья Сергѣевна, сильно разстроенная.
Марья Сергѣевна.
Здравствуйте, Владимiръ Иванычъ!
Владимiръ Иванычъ.
Что это вы больны изволите быть и какъ будто-бы чѣмъ-то разстроены?
Марья Сергѣевна.
И больна, и разстроена!.. У меня былъ сейчасъ Алексѣй Николаичъ.
Владимiръ Иванычъ (склоняя голову).
Былъ, значитъ; прiѣзжалъ!
Марья Сергѣевна.
Прiѣзжалъ, и то себѣ позволилъ, что я понять не могу: я спросила его, что правда-ли, что онъ женится на Ольгѣ Петровнѣ Басаевой. Онъ запирается. Тогда я, какъ Вильгельмина Ѳедоровна мнѣ совѣтовала, сказала ему, чтобы онъ на мнѣ женился… Боже мой, взбѣсился, вышелъ изъ себя и сталъ мнѣ доказывать, что онъ не можетъ на мнѣ жениться, потому что бѣденъ и что даже тѣ триста тысячъ, которыя онъ получилъ при мнѣ, не его, будто-бы, деньги, а казенныя.
Владимiръ Иванычъ (восклицаетъ въ удивленiи).
Какъ казенныя?
Марья Сергѣевна (насмѣшливо).
Казенныя ужъ стали.
Владимiръ Иванычъ.
Казенныя, такъ въ казну и должны были бы поступить. Какъ же онѣ у него могли очутиться.
Марья Сергѣевна.
Ну, вотъ, подите!.. Я говорю ему: «Ты самъ въ запискѣ своей ко мнѣ называлъ ихъ своими деньгами.»
Владимiръ Иванычъ.
Слышалъ я отъ жены объ этой запискѣ, и собственно за тѣмъ прiѣхалъ, чтобы взглянуть на эту записку… Позвольте мнѣ ее видѣть!
Марья Сергѣевна.
Сейчасъ, сiю секунду! (подходитъ къ шифоньеркѣ, отпираетъ ее и, вынувъ оттуда цѣлый пукъ писемъ и записочекъ, подаетъ его Владимiру Иванычу). Она тутъ должна быть гдѣ нибудь!
Владимiръ Иванычъ (перебирая письма и просматривая ихъ).
Вижу-съ!.. Найду! (останавливается на одной запискѣ). Вотъ она – и записка очень важная.
Марья Сергѣевна.
Должно быть очень важная; потому что какъ только я напомнила ему объ ней, онъ сейчасъ же сталъ требовать ее себѣ; но я не дура: прямо сказала, что не дамъ ему этой записки… Тогда онъ, вообразите, силой рѣшился взять ее.
Владимiръ Иванычъ (опять въ удивленiи).
Силой.
Марья Сергѣевна.
Да, бросился къ ключамъ отъ шифоньерки, такъ что я едва успѣла ихъ взять въ руку, тогда онъ схватилъ мою руку и началъ ломать ее.
Владимiръ Иванычъ (качая головою).
Скажите, пожалуста!
Марья Сергѣевна.
Всю руку мнѣ изломалъ!.. Я не знаю какъ у меня достало силы не выпустить ключей!.. Ломаетъ мнѣ руку, а самъ мнѣ шепчетъ: «я тебя убью, убью, если ты не отдашь мнѣ записки!..» И я теперь въ самомъ дѣлѣ боюсь, что онъ убьетъ меня.
Владимiръ Иванычъ.
О, полноте, Господь съ вами!
Марья Сергѣевна.
Нѣтъ, вы его не знаете! Онъ злецъ ужасный: я всѣ ночи теперь не буду спать и ожидать, что онъ ворвется ко мнѣ въ квартиру и убьетъ меня!
Владимiръ Иванычъ.
Если вы его ужъ такъ боитесь, такъ уѣзжайте куда нибудь на время изъ Петербурга, а записочку эту передайте мнѣ съ письмомъ отъ себя, въ которомъ опишите все, что мнѣ теперь говорили, и просите меня, чтобы я эту записку и самое письмо представилъ графу, какъ единственному въ этомъ случаѣ защитнику вашему.
Марья Сергѣевна.
Что-жъ графъ сдѣлаетъ ему за это?
Владимiръ Иванычъ.
О, графъ многое можетъ сдѣлать ему: вопервыхъ, видя изъ вашего письма, какъ безчестно этотъ человѣкъ поступилъ уже въ отношенiи одной женщины, онъ, конечно, не пожелаетъ выдать за него дочь, да и сама Ольга Петровна вѣроятно не рѣшится на это.
Марья Сергѣевна (понявъ).
Это такъ!.. Да!..
Владимiръ Иванычъ.
А по случаю трехсотъ тысячъ и записки, которую Алексѣй Николаичъ писалъ къ вамъ объ нихъ, графъ, полагаю, посовѣтуетъ ему жениться на васъ, такъ какъ вы владѣете весьма серьезною его тайною.
Марья Сергѣевна.
Ахъ, я очень бы этого желала, потому что я до сихъ поръ ужасно еще люблю его, да и привыкла къ нему – сами посудите!
Владимiръ Иванычъ.
Вѣроятно такъ это и будетъ, и мы мѣсяца черезъ три назовемъ васъ «madame Андашевскою».
Марья Сергѣевна.
Благодарю васъ за ваше доброе желанiе.
