В большом зале выступали джазовые группы. В день моего дебюта никаких групп не было. Поэтому денёк был спокойным, хоть и воскресным.
— Итак, — сказал Митя, — подобьём бабки. — Так… Всего двести пятьдесят человек… По тридцать баксов… так… зарываться не будем… По двести баксов на нос. Больше нельзя. Миша тоже не дурак. Если мы больше сдадим — себя подставим. Если меньше — тоже себя подставим. Ты, Вася, теперь считай, чтоб у тебя по билетам всё сошлось. Чтобы муха к тебе подкопаться не могла…
— Если лишний будет билет — порви его, — сказал Саня. — А я пошёл…
Он показал жестом, куда и зачем он пошёл. Щёлкнул пальцем по горлу.
— Между прочим, — остановил я его, — я знаю, как это называется.
Саня, который уже повернулся ко мне спиной, развернулся обратно. Саня не пил на службе. Или пил самую малость. Лицо его выглядело усталым и грустным. Видно было, как горят его трубы…
— Мы тоже знаем, — процедил сквозь зубы Саня. — И что?
— И что? — поддержал Саню Митя.
Оба они смотрели на меня.
— Слышь… — попытался что-то сказать Саня.
— Слышь, чувак, — перебил его Митя. — Ты запомни одну вещь. Это — нормально. Как бы это не называлось, это — нормально. Все так живут, и ты живи. И не выпендривайся.
— Меня учили по-другому.
— Нас всех учили, — вздохнул Саня. — Да где эти учителя…
Видимо, мой вид представлял собой картину растерянности и сомнений. Митя смотрел на меня недоверчиво, а Саня прихлопнул по плечу своей твёрдой рукой, и уверено произнёс:
— Нормально, братан. Нормально…
Мои коллеги-товарищи ушли.
Мой первый рабочий день окончился.
Я сидел к холле ночного клуба «Зелёная птица». Моя рука лежала в кармане брюк, а в кулаке были зажаты двести долларов. Ровно столько, сколько смогла дать мне мать, когда я уехал из дома.
Она откладывала по копейке с полгода, чтобы скопить двести баксов.
Мне хотелось плакать. Деньги-то были ворованные, и они прожигали мой карман. Отказаться я не смог…
Заповедь: «Не укради» помахала мне ручкой, вместе с семинарией. Легко же оказалось меня уломать!
Я сидел до тех пор, пока уборщица не подвинула шваброй мои ноги.
— Чего домой не идёшь? — спросила она.
Кстати, я даже не спросил, где находится та самая подсобка, где я мог пожить. Спрашивать уборщицу мне было стыдно, и я решил, что переночую ещё пару ночей у тёти Веры. Я уже понял, что смогу снять себе комнату. И даже — квартиру.
Но мне было грустно…
Я купил в супермаркете разных вкусностей, торт и бутылку шампанского. Всё это, прямо в кульке, я отдал тёте Вере, и сказал ей, что устроился на хорошую работу, и что скоро уйду от неё на квартиру.
— Что же это за работа такая? — поинтересовалась тётя Вера.
— Не могу пока сказать, — напустил я туману на ясный день. — Оплата хорошая.
— Смотри, не влипни в какую-нибудь аферу, — взялась предостерегать меня мамина подруга. — Сейчас в Москве каких только жуликов нет!
— Всё в порядке, — как можно бодрее отозвался я.
— Смотри, чтоб не было связано с наркотиками! — продолжала тётя Вера.
Тут уж я смог ответить ей совершенно честно:
— Нет, что Вы…
Это было совершенно нормально.
После второй смены в «Зелёной птице» у меня появился мобильный телефон, новые кроссовки, новые джинсы и пра футболок. А после третьей — я снял комнату в коммунальной квартире и переехал от тёти Веры, сопровождаемый советами и напутствиями.
После четвёртой смены я выслал матери перевод на сумму, равную примерно двустам долларам.
— Сынок, смотри! — кричала мне мать в мобильный телефон. — Не надо мне денег никаких! Смотри, не свяжись там ни с какой компанией!
— Мам, всё в порядке, — успокаивал я мать.
— Кто тебя устроил на работу? Ты был там? У отца… ты был?
— Да… — я не стал обманывать мать.
Она имела право знать о том, где отец.
Я рассказал матери, что отец сидит.
История со сроком отца была тёмная. В историю, видимо, влип не отец, а его женщина, которую звали Натальей Викторовной.
Наталья сама сказала мне, что была виновата. Когда они с Мишей приезжали в клуб на выступление не кого-нибудь, а «Машины перемещений во времени».
Примерно через месяц после того, как я начал работать. Осенью.
До этого в клуб приезжал только Миша. Иногда он сам забирал деньги.
