Дверь с треском открывается, пропуская плотного, румяного здоровяка.
– Что тут происходит?! – рычит он. Старый знакомый, комиссар Риш.
– Сан-Антонио! – восклицает он, заметив мои неповторимые черты. – Мне следовало сразу сообразить, что это ты к нам пожаловал. Раз где-то шум – значит, ты неподалеку.
– Сан-Антонио! – восклицает и молокосос, открывая гляделки. Потом вскакивает и семенит ко мне. – Извините, комиссар, что же вы сразу не сказали? Я бы...
– Ладно, – благодушно отмахиваюсь я. – Вопрос исчерпан, разговор окончен. Прими совет, малыш: кончай изображать тертого калача. Нет ничего глупее новичка, принимающего себя за хозяина округи.
Затем дружески хлопаю его по спине.
– Ты все такой же, – бормочет Риш, пожимая плечами.
– Ты тоже, дружище, – бормочу я, так и не поняв, комплимент это был или упрек. – По-прежнему маскируешь грозным видом желание опрокинуть стаканчик божоле?
– Ладно! – Дружески ухмыльнувшись, Риш довольно потягивается. – С церемониями покончено. Чего тебя сюда занесло?
– Да вот, интересуюсь одной угнанной недавно тачкой. Диктую ему номер. Он принимается рыться в картотеке. Инспектор тем временем таращится на меня во все свои тусклые гляделки. Теперь он будет распевать направо и налево о том, как дрался с Сан-Антонио. Ну и на здоровье – следов нашей маленькой заварушки на нем осталось предостаточно.
– Вот, нашел! – восклицает Риш. – Машина принадлежит некоему Комперу.
– Это я и сам знаю. Ее еще не нашли?
– Нет.
– Слушай, а чем вы тут занимаетесь в служебное время? Детективы почитываете? Он пожимает плечами:
– Ты же не хуже меня знаешь, что угнанную машину можно найти только случайно. Номера-то на ней наверняка переставили.
– Слушай, приятель, – взрываюсь я, – может, объяснишь, какая разница между твоей башкой и цветочным горшком?
– За что я тебя всегда ценил, так это за вежливость, – кривится Риш. – Не стыдно унижать коллегу, да еще в присутствии нижних чинов?
– Избавь меня от твоей табели о рангах! От истории с этой «ДС» твои мальчики и так будут ржать, как от последнего фильма Фернанделя.
– Вот как?
– Представь себе. Начнем с того, что никто на ней номеров не менял. Так с родными и катается. Он немного растерялся:
– Ты... ты...
– Что – «ты»? Играете тут в бирюльки! Что, ждете, пока воры поставят ее в витрине посудного магазина?
Риш злится. Я не собираюсь доводить его до апоплексии и примирительно кладу ему руку на плечо:
– Слушай, дружище, я влез в важное дело. Уже три трупа, и наверняка еще что-то готовится. Подними всех на уши, но найди эту тачку. Ясно?
– Да.
– Когда ее обнаружат, пусть сядут ей на хвост. А ты сразу предупреди меня. Я остановлюсь в «Боз Арте». Только без лишнего шума. Усек?
– Не беспокойся, сделаем, – обещает он. – Сейчас же разошлю приказ всем патрулям. Годится?
– Годится. Конечно, если ее найдут.
Непринужденно кланяюсь и испаряюсь.
Что меня всегда потрясает в Лионе, так это набережные. Они настолько широки, что кажутся бесконечными. Облокачиваюсь на парапет и любуюсь на то, как суматошная Рона влечет серо-голубые, украшенные серебристой пеной волны (без смеха, что вы скажете об этом описании? Не хуже Мориака, правда? Признайтесь, что у этого стервеца Сан-Антонио – настоящий талант!).
Предаваясь столь лирическим размышлениям, я не перестаю думать и о Компере. Не торговец шелком, а прямо живой парадокс. Ему понятно, что влип он в это темное дело, как кусок масла в капустный суп. Тогда какого рожна ему понадобилось заявлять об угоне машины? Он же своих приятелей под монастырь мог подвести, если бы здешняя полиция поживее шевелилась! Нутром чую, что это важное обстоятельство, – неплохо бы в нем разобраться. Впрочем, торопиться некуда. Подождем. Сдается мне, что в ближайшее время тут кое-кто зашевелится.
