- Ну, - говорю, - выезды всякие, торжественные балы. Танцы на балу в дворянском собрании с французским посланником.
- А куда выезды?
- Ну, - говорю, - мало ли… Можно по Ленинградке проехаться. Медленно так, в открытой машине и с эскортом белых мотоциклистов. Благословляя толпу и бросая в нее букеты цветов. Пармских фиалок. Очень красиво.
- А куда ты поедешь, по Ленинградке-то? - спрашивает приятель. Он видно, как-то всерьез озаботился моей новой исторической ролью.
- Ну, куда-куда… - говорю. - В Шереметьево-2. Там другой дороги-то и нет. Больше некуда ехать. Не в Питер же, это далеко… Проехать по Ленинградке в Шереметьево-2, благословляя толпу, там сесть на самолет и улететь на хер. В Париж. И всё. С концами. Эмигрировать. Русская царевна сбежала в Париж со своим шофером! - заголовок в Liberation.
- И это будет единственный раз, когда народ будет иметь счастье видеть свою принцессу, - говорит приятель.
Я поправил:
- Царевну.
- Ах да, царевну.
Вот такой разговор вышел. Почти ни с того ни с сего. От души посмеялись. И про Войновича забыли.
Снежные, легкие дни. То не было, не было снега, а тут навалило больше метра. Снег как пух, а в руку возьмешь - холодно. Закурил легкий “Winston”. Хотелось бы написать: “так и Россия”, но не буду. Потому что Россия не пушистая вовсе. Даже с виду. Все выдумки Охранного отделения. Снежная, это да. Холодная. Один мексиканец сказал: ваше посольство в Мехико похоже на бункер. “Пушистая”…
Вечер гуляли, потом зашли в кафе, потом пошли по Тверскому бульвару. А он вечный, вы же знаете. Снег, пустынная перспектива, фонари, деревья в снегу - 10000 раз видел это и 10000 раз увижу, и от этого еще лучше, роднее, сказка. Кажется, вот-вот что-то поймешь, поймаешь и найдешь, вот-вот. Это же твое. И эта церковь сзади у театра Пушкина, и памятник Есенину, и скамейки, где летом в шахматы играли, а теперь тинэйджеры гогочут. Знакомое все и что-то в этом есть, и каждый раз думаешь, вот, сейчас, сейчас…
Но прошел до Никитских, мимо подземного сортира, что писатель П. в Перестройку описал, вот уже и бывший ТАСС видно, и ощущение отпустило, рассеялось как-то, и ничего опять не понял. Как по льду скользнул. Что-то там переливалось внизу, но что, не разглядел, не успел. Это, конечно, важное место для Москвы, Тверской бульвар, безусловно. Что-то там точно есть. Но попробуй поймай… Ну, и краеведение. Гулять. Пушкин, Лермонтов, Хармс, Горький, etc. (Добавить по вкусу.)
А теперь мы. Как у Крученых: наш выход.
Записки Вяземского. Юность
Вышли и поклонились. С писателем П. мы учились в Литинституте в одном семинаре у некоего критика Л. Это ныне никому не известный критик, который и посейчас, говорят, ведет там “семинар прозы”. А когда-то, в доисторических 1970-х годах между прочим, Л. удостоился отдельного постановления ЦК КПСС. Повод был серьезный: наш Л. посмел намекнуть, что голод в 1930 году на Украине был искусственно спровоцирован советской властью. Вообще, вдуматься, чудовищная вещь - спровоцирован голод… Однако же было - и, что самое главное, ничего, всем с рук сошло. То есть некоторые исполнители тихо дожили в центре Москвы до глубокой старости уже в новых временах… Вот в чем ошибка 1990-х - конечно, нельзя было их прощать. Чтобы другим неповадно было.
Ну вот, а нашего маэстро “проработали”, так как голод был, а говорить про это было нельзя. Не давали печататься, не пустили за границу на слет прогрессивных писателей Болгарии, et cetera. Все очень вегетариански, слава богу. Однако наш Л. довольно быстро одумался и в своем роде исправился, уже года через два выпустив книгу разгромных статей, и о ком бы вы думали? - о Сартре, Камю, Кафке и прочих. Вероятно, те, если бы вдруг прочли, сильно удивились бы тому, что этот Л. про них понаписал и чего он так на них злится. Откуда я знаю про эту книгу? А я, узнав, что Л. взял меня в свой семинар, пошел в библиотеку, нашел его фамилию в каталоге и взял его книги. Очень расстроился. Самая печаль в том, что чувствовалось, что человек пишет искренне. Возможно, он сам считал себя, как тогда было модно, “славянофилом”. А славянофил - для него, ясное дело, Камю хуже Сталина… Сейчас я шучу, но тогда это выглядело ужасно.
