Это застигло Дэвида врасплох.
— Ну, были пожертвования, — согласился он. — Много денег от Фреда и часть от наших родителей, конечно.
Я не могла бы придумать лучшей вступительной реплики, даже если бы заказала ее.
— Ваш отец был особенно привязан к Табите?
— Да, — ответил Дэвид. Его голубые глаза как будто смотрели в иные времена. — Мой отец отличный человек. Когда они с мамой отправились в Нэшвилл, чтобы навестить Диану и Джоэла, папа возил Табиту в конюшни для уроков верховой езды. Он водил ее на софтбол[34].
— Ваша мать тоже их сопровождала?
— Нет. Вчера вы наверняка заметили, что она слишком больна, чтобы чем-то активно заниматься. Болезнь Паркинсона подтачивает ее силы. Иногда она доезжала до Нэшвилла, но просто оставалась в доме с Дианой. Она обожает Диану. Конечно, она любила и Уитни тоже.
— У вашего отца есть такой же «лексус», как у Джоэла?
— Почему вы меня об этом спрашиваете?
Просто невероятно, сколько всего он рассказал, даже не задавая этого вопроса. Может, Дэвид был одинок в своей семье. Когда я посмотрела на него, то внезапно задалась вопросом: не Дэвид ли был той причиной, по которой Фелисия поддерживала столь тесные связи с семьей, к которой имела теперь так мало отношения? Брат странно на меня посмотрел, я не могла разгадать выражения его лица.
— Чем вы зарабатываете на жизнь, Дэвид? — спросил Толливер.
Вы бы никогда не подумали, что всего десять минут назад он с такой силой ударил этого человека в живот, будто хотел, чтобы кулак вышел из спины.
— Я работаю в «Коммерческом вестнике». В отделе рекламы.
Я не знала в точности, в чем заключается такая работа, но была почти уверена, что Дэвид не заработал столько денег, сколько его брат Джоэл. Джоэл был бухгалтером крупной фирмы и, очевидно, хорошо справлялся со своей работой, судя по его имуществу. И у Джоэла была не одна жена, а две, и обе хорошенькие, если фотография, которую я вчера видела в доме, не была до смешного отретуширована. У Джоэла имелся сын, а раньше была еще и дочь. А что было у Дэвида? Огромная гора зависти? Причина для ревности?
— Вы часто правите отцовской машиной, Дэвид? — спросила я.
— «Бьюиком»? А зачем мне это?
— Постойте, вы же говорили, что у него «лексус».
— Нет, не говорил. Вы спросили меня, есть ли у него «лексус», а я спросил, зачем вам это знать.
Тогда я вспомнила, как Толливер рассказывал, что беседовал с Фредом насчет машины. Я просто неправильно поняла. И Виктор сказал, что у его дедушки «лексус», но не уточнял, у которого дедушки. Я сделала несколько предположений и пришла к обычному результату. Предположения — опасная вещь.
Размышляя, я пристально смотрела на Дэвида, и тот начал беспокойно ерзать.
— Что с вами? — спросил он. — Я совершил ошибку, придя сюда, и извинился. Теперь я ухожу.
— Вы и вправду следили за Виктором?
— Никто за ним не присматривает, — сказал Дэвид — Значит, это нужно сделать мне.
Я заметила, однако, что его очередная реплика не была ответом на вопрос: очевидно, это было в характере Дэвида Моргенштерна.
— А мне кажется, все говорят, что присматривают за Виктором. Фелисия определенно говорит об этом, и вы тоже. Оба его дедушки упоминали, что заботятся о нем.
— О, Фелисия много говорит о Викторе, — горько произнес Дэвид. — Но, если хотите знать мое мнение, она использует Виктора в качестве предлога, чтобы болтаться рядом с Джоэлом… и Дианой.
Он торопливо упомянул имя Дианы, как будто это прикрыло бы то, что он на самом деле имел в виду.
То была интересная мысль, но я гнула свою линию.
— А существует ли кто-нибудь, кто присматривал бы за Виктором потому, что имеет причины думать, будто мальчик каким-то образом причастен к случившемуся с его сестрой?
Я поймала себя на мысли, что, когда Виктор сидел напротив меня, якобы выплескивая свои сокровенные страхи, он мог таким образом разыгрывать сцену, чтобы прикрыть собственную вину.
— Мы думали… Я говорил с Джоэлом об этом… Виктор такой скрытный. Он исчезает, а потом не говорит, где был… Он слишком много времени проводит с этим парнем, Барни, а родители Барни не… Они христиане и ходят в одну из церквей, где люди носят обувь от «Биркенстока»
