Она перевела дыхание, не отводя от него глаз, и вдруг поняла, что улыбается в ответ на его нежную улыбку.
Очевидно, он не собирался давать ей много времени на размышление. Прикоснувшись к ее шее, он опустил бретельку, затем обнажил в лунном свете ее грудь.
— Милая, да у тебя, оказывается, под платьем ничего нет? — спросил он, трогая затвердевший сосок. — Для нас это опасно, не правда ли?
Ярдли почувствовала новую волну возбуждения, и она рефлекторно прижалась к нему. Саймон медленно разъединил коленом ее ноги, и его мускулистое бедро прижалось к ней, доставляя ей танталовы муки вожделения, поскольку он к тому же продолжал ласкать ее грудь. Она услышала слабый стон изнеможения и поняла, что издала его сама.
— О Господи, ты немыслимо нежная, — пробормотал он. — Такая, какой я всегда тебя и воображал.
Единственное, что в этот момент занимало Ярдли, это его признание. Весь остальной мир будто заволокло туманом, она почувствовала невыразимую, мучительно-сладостную истому. До сегодняшнего вечера она верила, что испытала страсть, и была полноценной женщиной. Но никогда она не ощущала еще такой силы возбуждения, как сейчас…
А его руки уже скользнули вдоль ее тела, он слегка отстранился и теперь ласкал ее всю, потом снова стал целовать. Стон наслаждения вырвался из гортани Ярдли, когда Саймон целовал ее грудь. Потом, поднявшись по шее и забредя по дороге за ухо, губы его вновь возвратились к ее губам.
Отдавшись его поцелую и наслаждаясь нежной лаской его сильных рук, она загоралась все больше. И вот обняла его за плечи, а он, восприняв это как некий знак, сильным, но бережным движением перевернул ее на спину и склонился над ней.
— Шшшш… — прошептал он.
Она начала вспоминать, что они находятся чуть не в центре поля для гольфа и что в здании, расположенном в нескольких сотнях ярдов от них, танцевало и веселилось чуть не все общество Киттриджа. Ей бы испугаться хотя бы того, что их могут обнаружить. Но странно, это вдруг показалось ей сущей ерундой. Главное, что они вдвоем. Они. Она и Саймон…
Когда он перевернул ее на спину, это показалось ей самым естественным движением в мире. Песок немного расползся под ней, когда ее придавила сладостная тяжесть его тела.
Ощущая его мужскую силу, она заглянула в эти темные глаза и почувствовала, что готова ему отдаться. А он все ласкал ее обнаженную грудь, на которую лился нежный лунный свет. Никогда в жизни не была она так сильно охвачена страстью, чтобы забыть все на свете, забыть все резоны и запреты.
Саймон смотрел на нее с неистовой напряженностью. Ярдли не сомневалась, что он намерен овладеть ею. Нет, она не была столь наивной девочкой, чтобы не понимать, что происходит. Больше того, она сама хотела его. И даже если потом ей придется жалеть об этом, сейчас она хотела одного — отдаться ему…
Вот идиотка! Она вдруг разом отрезвела.
— Я не могу, — проговорила она севшим, хриплым голосом и, испугавшись, что он не так поймет ее, начала объяснять: — Без предохранения…
— Нет-нет. У меня есть.
И как по волшебству, у него в ладони оказался квадратный пакетик. Ярдли вообще показалось, что он, как фокусник, вытряхнул его из рукава. Это несколько смутило ее, но и успокоило. А он отклонился назад, проведя руками по ее груди и животу, затем запустил обе руки под подол ее платья и задрал его до пояса.
Ночной ветер сквозь тонкие кружевные трусики достиг ее кожи. Ярдли смотрела на него и думала: теперь отступать некуда, да ей и не хотелось никуда отступать…
Саймон быстро расстегнул ремень и молнию, после чего в один прием стянул с себя брюки и боксерские трусы. Затем вновь занялся ею и осторожно, терпеливыми руками скульптора снял все то, что еще оставалось под платьем, — и трусики, и чулки. Ее кожа от его прикосновений покрывалась мурашками. Но вот остывшее было возбуждение вновь охватило ее, поскольку он опять начал ласкать и целовать все ее тело.
Ярдли казалась самой себе слегка помешанной. Она явственно чувствовала, как забывает все, кроме того, что сейчас глубокая ночь, что воздух холоден, но она пылает в огне, загасить который может один лишь Саймон. А он трогал ее так осторожно, будто она сделана из тончайшего фарфора. От его дыхания, которое она ощущала кожей, ей стало жарко.
