— Классно! — выдохнула Джил и опустилась на расстеленное в тени полотенце.
Небольшой пляж располагался между нагромождений громадных обломков, когда–то отколовшихся от скалистого берега. Образовавшаяся бухточка очаровывала живописностью и труднодоступностью. Берег круто уходил в гору и тропинка, ведущая на пляж, быстро терялась между деревьев.
— Как ты только нашел это место?! Ни единой души, прямо секретный пляж.
— Э, не совсем секретный, но здесь редко бывает больше нескольких человек. На машине сюда не подъехать, и мало кто хочет идти пешком так далеко от стоянки.
— И совсем не далеко, мы шли минут двадцать, не дольше.
— Сюда, да, — Моррис посмотрел в гору и с усмешкой добавил. — Посмотрим, что ты скажешь, когда мы будем карабкаться обратно вверх к машине. Сейчас они постепенно улучшают тропинку. Помнишь ступени, вырезанные в камнях? Еще год назад их не было и по камням приходилось скакать, как придется.
Ни ветра, ни волн. Кристально чистая вода медленно и лениво едва шевелилась между камней. При отсутствии прибоя не было привычного шума океана и стояла необычная тишина. Джил села, обхватила колени руками, положила на них голову и некоторое время молча смотрела на воду. Моррис попытался что–то сказать, но передумал. Почему–то не хотелось нарушать тишину. Казалось, что каким–то непонятным образом остановилось даже время, весь мир остался где–то там, далеко, далеко, со всей его суетой, а здесь совершенно другое измерение. Здесь некуда спешить, здесь не волнуют мелочные проблемы, мысли теряют словесные формы и странным образом увлекают сознание в мир спокойствия и созерцания. Джил повернулась к Моррису и ниоткуда сказала:
— Все–таки, какие мы счастливые.
Он даже не сразу сообразил, что это были слова, произнесенные Джил, а не его собственные мысли.
— Ты это к чему?
— Как бы объяснить? — Джил на секунду задумалась. — Я почему–то подумала, что обычно мы все время чем–то заняты, часто все это кажется нужным и неотложным, большинство людей вязнут в этой трясине, а на самом деле вся жизнь поглощена мелочами, которые не имеют значения. У них нет возможности или даже желания сделать что–то действительно значимое. Я имею в виду не для себя лично, не ради денег или известности, а просто… Э, просто потому, что мы все часть этого огромного мира. Ну, вот всего этого, — и Джил неопределенно провела по воздуху рукой.
— Ну–у, я не знаю… Ты понимаешь, о чем я говорю?
— В общем, да, но почему это делает нас счастливыми? — в принципе, Моррис тоже так считал, но причем здесь счастье?
— Как раз наоборот, если бы все так думали, вот тогда, наверное, мир был бы гораздо счастливее.
— Да нет! Ничего ты не понял! — Джил засмеялась и легко пихнула его ногой. — Я же говорила не обо всех людях, а о тебе, о себе. К примеру, ты постоянно что–то придумываешь, занимаешься своими микробами. Я имею в виду не ту работу, которую ты обязан делать, чтобы зарабатывать деньги на жизнь, а вообще. У тебя есть цель и желание. Не мелочные, не для себя, по крайней мере, в большей степени не только для себя. Кстати, за это тебя и пинают с ра–бо–ты, — заключила она с усмешкой.
— Ага, именно последнее обстоятельство делает меня особенно счастливым, — отозвался Моррис.
— Да ну тебя! — шутливо отмахнулась Джил и надула губки.
— Хорошо, хорошо, согласен, буду счастливым.
— Будешь, если тебя опять не попросят «покинуть помещение». Ничего там еще не натворил? Харри рассказывал, ты опять что–то затеял, а мы знаем, чем это заканчивается.
— Э–м–м, — протянул Моррис и задумчиво провел рукой по песку, — да, есть немного. Тут мне не помешало бы твоего счастья. Нет, проблем пока нет, но это правда, я немного переборщил со своими увлечениями и теперь приходиться разгребать кучу дел. Это ничего, разберусь! Знаешь, я наткнулся на очень интересную вещь, а на все времени не хватает. Короче…
— Короче, тебя опять выгоняют? — не дала договорить.
Джил.
— А? Не–е–т, нет. Работу немного запустил и, да, надо все срочно исправить, но в этом смысле все нормально. Никто не возражает, если мы пробуем свои идеи тоже. Конечно, при условии, что основная работа не страдает.
