- Лавру?! - вырвалось у Ивана громче, чем ему хотелось бы. Впрочем тут же он попытался объяснить свои эмоции: - Она же два года как стала музеем-заповед-ником.
- Музеями следует делать места революционной славы, - назидательно заявил Никита. - А вековые "курильни опиума" мы прихлопнем все до единой. Раз и навсегда...
НАЧАЛО НАЧАЛ
"Националь" сверкал роскошными люстрами, хрусталем бокалов и рюмок, бриллиантовыми колье дам и золотыми перстнями их партнеров. Заезжий джаз из Нового Орлеана вдохновенно и изящно импровизировал на мотивы популярных европейских шдягеров и новых американских хитов, блюзов и спиричуалз.
- Публика? - переспросил пожилой лощеный официант. - Теперь все больше закордонные господа. Слов нет, почтенные, степенные, учтивые. Однако, жадные до невозможности. И по заказам и по чаевым страсть какие жадные. То ли дело наши нэпманы - гуляй, не хочу. Заказ - вся меню, от корки до корки, чаевые - золотыми червонцами. Кончилось времечко.
Он вздохнул, привычно изысканным жестом водрузил на стол перед молодыми симпатичными клиентами знаменитый "бефстроганов от шефа Жзюстена" и виртуозно исчез.
- За твой перевод в Москву и назначение в органы, - Иван поднял рюмку, другой рукой плеснул в фужер крюшона. - Не успели мы с Никитой обосноваться в Белокаменной, как ты тут как тут. Здорово!
- Ты же знаешь, еще при Дзержинском я работал в ЧК в Одессе, чокнувшись и опрокинув в рот рюмку, сказал прослезившийся Сергей. Рассмеялся: - Никак не научусь пить окаянную. Хотя пить приходится теперь и много и часто.
- Да, Одесса, - с теплотой в голосе протянул Иван. - Райский город. Со своими легендарными Япончиками, как и Москва со своими Пантелеевыми. Выходит, в каждом раю водятся свои грешники.
- Положим, до рая в Одессе-маме и в Первопрестольной далеко очень, Сергей повертел в огромной пятерне хрупкую рюмку, поставил ее осторожно на стол, принялся за бефстроганов.
- То, что ни ты, ни я, ни Никита не научились пить - это похвально. Сколько толковых ребят спивается и пропадает ни за понюх табаку.
- Кстати, Никита опять не смог выбраться на наш мальчишник, - с укоризной заметил Сергей.
- Он теперь очень занят, - спокойно возразил Иван.
- Как же, как же! Секретарь парткома Промакадемии! Теперь ему в ресторане и показаться зазорно, - Сергей хмуро наблюдал за тем, как Иван разливал по второй рюмке. - А я хотел вам, своим самым близким друзьям, рассказать, что меня определили в загранкадры. Сам Менжинский настоял.
- Да? - Иван оторвался от еды, с нескрываемым любопытством воззрился на Сергея. - Поздравляю. Разные страны повидать, чужие обычаи, нравы познать - фортуна на твоей стороне. На мировую революцию работать будешь. Какой город ты выбрал - Париж, Лондон, Нью-Йорк?
- Какой ты, Ваня, шустрый, - засмеялся Сергей. - Сначала учиться надо, много и долго учиться. Языки, история, философия, литература, страноведение.
Он помолчал и многозначительно добавил: - И многое-многое другое. А для практики придется поездить дипкурьером. Как сказал один товарищ, Сергей оглянулся, понизил голос, - пообтесаться, нюхнуть чекистской загранки на самой низшей, черновой ступеньке. А ты - Лондон.
Джаз-банд весело, зажигательно зачарльстонил. К столику, за которым сидели Иван и Сергей, подошла молодая женщина. Щеки ее раскраснелись, глаза, огромные, синие-синие, искрились лукавством, сквозь легкую модную ткань соблазнительно просвечивала грациозная фигурка.
- Я есть американец, - грассируя, обратилась она к Сергею. - Моя зовут Элис и я хочет танец. Пошли.
- Я есть Сергей, - ответил он, вставая и с просящей улыбкой посмотрел на Ивана, словно говорил: "Извини, дружище, что выбрала не тебя". А Иван и не думал обижаться. Он с явным удовольствием наблюдал за танцующим Сергеем и в который уже раз досадовал, что до сих пор ("Двадцать пять лет!") не удосужился постичь даже простейшие па самых распространенных танцев. "Хорошо, что эта американка положила глаз не на меня. Приключился бы международный конфуз, - думал он. - А девица такая цыпочка, тот еще симпомпончик! И смелая, раскованная. Надо же: "Моя зовут Элис и я хочет танец. Пошли". Пошли - и все тут".