Сеньорита, подавшая нам благоухающую ароматом картошку с курятиной, яичницей и всякой снедью, назвалась Эстер. У нее крупные, обрамленные длинными ресницами глаза, чуть с горбинкой нос и ровные, как жемчужины, зубы. Густая копна черных волос собрана черепаховым гребнем. Крупные кольца серег, ожерелье придают Эстер сходство с испанской танцовщицей. Для этого ей не хватает только веера и кастаньет. Именно такой, как Эстер, я и представляю себе Кармен. Сходство с ней придает и своеобразная походка. Мексиканка делает мелкие шажки, словно собираясь пуститься по кругу.
Впечатление, произведенное на нас сеньоритой, большое. Один из спутников, восхищенно покрутив головой, прикладывает сжатый кулак ко лбу и, энергично разжав пальцы в стороны, восклицает:
— Кэ ме элеве эль диабло!
Дословный перевод означает: «Черт меня побери!» Но, спохватившись, поясняет:
— Можно восхищаться стройной пальмой, роскошной орхидеей и нежной розой. Но когда все эти обаятельные качества счастливо сочетаются в одном человеке…
— …И если при этом все мы чуть похожи на сатиров… — шутливо добавляет, улыбаясь, самый старший из нас, местный врач. — Извините за сравнение, — продолжает он, становясь серьезным, — но красоту человека, по-моему, все же следует искать и в его душевных качествах.
Сколько Мексика знает поистине отважных дочерей народа, отстаивавших с оружием в руках честь и независимость Мексики! Меня поражает, почему до сих пор в парке Чепультепек не поставлен памятник из чистого золота нашим Жаннам д’Арк? Женщины, отдавшие свои сердца и жизнь за счастье родины, — что может быть краше и отважнее!
К картофелю мы обращаемся только тогда, когда он окончательно остывает.
Картофель, декорированный лимоном, красным перцем и круто наперченный черным перцем, дерет рот. Морковь, бобы и огурчики нестерпимо жгучи, будто их вымачивали в настое того же перца. Взяв в рот картофелину, как будто вынутую из углей, я катаю ее во рту и наконец проглатываю.
Из-за буфета мне удовлетворенно кивает Эстер, решившая, что московскому врачу показалось вкусным приготовленное блюдо. Заметив действие на меня перца, дон Плетч поясняет обычай пользоваться им в каждом блюде.
— Видите ли, — говорит он, энергично направляя картошку с перцем в рот, — в Мексике довольно часты желудочно-кишечные заболевания, дизентерия и летние диареи. Чтобы избежать их, тут принято широко добавлять в пищу перец. Он наилучший защитник от болезней. Советую и вам побольше перчить содержимое тарелки.
Есть, правда, этой любви к перцу и другие объяснения. Вот что написано в книге «География голода» Жозуэ де Кастро:
«Хронически недоедающие люди почти не замечают отсутствия пищи; чувство голода у них ослаблено, а иногда и вовсе исчезает. Чтобы возбудить притупленный аппетит, хронически голодающие народы часто вынуждены стимулировать его различными возбуждающими средствами, такими, как перец и прочие острые специи, что, например, имеет место в Мексике».
Антрополог Рамос Эспиноза сообщает о мексиканцах, что они буквально обжигают рот и желудок перцем, с тем чтобы вызвать выделение слюны, которое бывает при хорошем аппетите.
Мне трудно судить, насколько это объяснение более правомерно, чем первое, но доля истины есть, конечно, и здесь.
Во время обеда наш слух услаждает небольшой оркестр музыкантов. Среди них четыре гитариста. Две гитары басовые, остальные — «харана», настроенные на высокий тон. Их дополняют кларнет и сальтерио — своего рода цимбалы. Игрок перебирает струны металлическими коготками, надетыми на указательный и большой пальцы.
Для создания уюта и интимной таинственности хозяин вставил в подсвечники высушенные плоды, называемые здесь орехами-свечами, и зажег их. Свечи горят ровным пламенем довольно долго и без копоти.
Мы тепло и дружески прощаемся со старым доктором и усаживаемся в машину.
— Сердечный привет москвичу! — машет он рукой, когда мы трогаемся в путь.
