На плечи ее наброшена ручной вязки шаль. Несмотря на палящий полуденный зной, в музее царит приятная прохлада.
— Сначала пройдите налево. Там выставлено собрание индийской пластики.
В зале налево в стеклянных витринах красуются золоченые статуэтки Будды, Вишну, Кришны. В двух других залах египетские скульптурки из терракоты. Скульптурные изображения животных — реликвии цивилизации инков. Малайская резьба по слоновой кости. Изъеденные древоточцем средневековые распятия. Японские фигурки из полудрагоценных камней.
Ориентироваться в здании легко. Слева от вестибюля находится один зал, справа — два другие. Окна выходят на улицу. Двустворчатая дверь за спиной служительницы наверняка ведет во двор. Йован Киш знает, что квартира администратора расположена в глубине двора.
Вся эта выставленная дребедень не для Милана Давчека. Он изучает стены, систему электропроводки, выключатели.
Над дверями укреплены маленькие коробочки. Должно быть, самая примитивная конструкция.
Двенадцать лет назад Давчек размонтировал охранную сигнализацию в одном из загребских банков. Он провозился с ней шесть часов. А между тем у него была схема подключения. Чертеж тот до сих пор стоит у него перед глазами.
Полиции так и не удалось собрать против него улики. Лишь профессиональный почерк указывал на Давчека.
Милан Давчек чувствует себя оскорбленным. С такой ерундовой работой справится любой электромонтер. Это не его, Давчека, профессиональный уровень.
В углу дальнего зала горбится пожилой мужчина — в пиджаке, при галстуке. Пышные усы его с сильной проседью. Похоже, что он дремлет.
Йован Киш знает эту породу музейных смотрителей. Пенсионеры устраиваются на подобные должности ради приработка.
— Простите, где тут уборная?
Старик вовсе не дремлет. Просто голова у него свешена на грудь.
— Здесь, к сожалению, нет. На площади есть общественный туалет.
Йован Киш хотел попасть во двор, чтобы осмотреться. Ну да неважно. Наводчик вполне надежный.
Он еще раз осматривает витрины. Статуэтки прикрыты пластинами из плексиглаза, привинченными к деревянным столам.
Ему еще ни разу не приходилось иметь дело, с музеями.
Эти баснословной ценности безделушки заслуживали бы более тщательной охраны.
Осведомитель дал точную наводку. Не работа, а детская забава.
Киш оглядывается по сторонам.
Давчека уже и след простыл.
Конечно, есть некоторый риск в том, что они появились в музее на пару. Но Давчек не знает венгерского. Мужчину, говорящего по-сербски, легче запомнить.
— Всего наилучшего, — раскланивается он с седоволосой служительницей.
— До свидания, — кивает та.
Женщина даже глаз не поднимает от книги. «Война и мир» Толстого. От сцены, где описывается ранение Болконского, невозможно оторваться.
Книга взята в местной библиотеке.
— Детская забава, — говорит Давчек.
За «Ласточкой» тянется узкая полоска пены. Йован Киш не отвечает. Он наслаждается быстрой ездой и негромким равномерным урчанием моторов.
— Тебе надо выспаться. Можешь спать днем?
— Спать я всегда могу.
— Со снотворным?
— Отродясь не глотал никаких таблеток.
Слева «Ласточку» обходит болгарский буксир. Он толкает впереди себя четыре баржи, груженные дровами. Поравнявшись с капитанским мостиком, Киш делает приветственный жест рукой. Рулевой машет в ответ.
Где-то этот буксир будет завтра, думает Киш.
Теперь он спокоен. Как всегда в предвкушении опасности.
— Зря заносишься. Двадцать лет назад я тоже не знал, что такое снотворное. А теперь принимаю каждый вечер.
Лицо Давчека блестит от крема для загара. У негр очень чувствительная кожа.
— Со мной это исключено. Стоит мне ткнуться головой в подушку, и я готов.
Киш высаживает Давчека на берег. Затем выпивает три стакана красного вина. Жадно опрокидывает их один за другим. Ему необходимо выспаться.
Сейчас Киш предельно собран. Он любит это ощущение обостренной опасности.
Терпкое вино дурманит голову. Киш не закусывает.
Выпивает еще стакан. Дунай с монотонной стремительностью мчит свои воды, Киш откидывается на сиденье и смотрит на воду. Он выбросил из головы все мысли. Мускулы его расслаблены.
Таким вот и был прежний Йован Киш. Молодой. Тот, кого товарищи звали Волк-одиночка.
