». — «Но это сделано совсем просто. Разве нет?» — «Я не смогу обедать, — отвечала г-жа Бонтан, — но я присяду на минутку; вы знаете, я обожаю разговаривать с умной женщиной». — «Вы сочтете меня нескромной, Одетта, но мне хотелось бы знать, какого вы мнения о шляпе г-жи Тронбер. Я, правда, знаю, что большие шляпы теперь в моде. Все-таки у нее, пожалуй, несколько утрировано. Но рядом с той шляпой, в которой она недавно была у меня, сегодняшняя шляпа прямо микроскопическая». — «Да нет, я не умная, — говорила Одетта, думая, что это мило, — в сущности, я очень легковерна, верю всему, что говорят, огорчаюсь по пустякам». И она давала понять, что вначале много страдала, выйдя замуж за такого человека, как Сван, который жил своей особой жизнью и ее обманывал. Между тем принц Агригентский, услышав слова «я не умная», считал своим долгом возражать, но он не был находчив на ответы. «Та-та-та! — восклицала г-жа Бонтан, — вы не умная!» — «В самом деле, я спрашивал себя: что я слышу? — говорил принц Агригентский, пользуясь случаем. — Наверно, меня обманул слух». — «Да нет, уверяю вас, — говорила Одетта, — я маленькая мещаночка, очень конфузливая, полная предрассудков, живущая в своей норе и, главное, очень невежественная». И спрашивала у принца о бароне де Шарлюсе: «Видели вы милого баронета?» — «Вы невежественная! — восклицала г-жа Бонтан. — Ну так что бы вы сказали о наших официальных кругах, о всех этих превосходительных женах, которые умеют болтать только о тряпках!.. Вот, например, мадам, не далее как неделю тому назад я заговорила с министершей народного просвещения о «Лоэнгрине». Она мне отвечает: «Лоэнгрин? Ах да! последнее обозрение в «Фоли-Бержер», кажется, преуморительное». Как вам это понравится, мадам? Когда слышишь подобные вещи, прямо кипишь. Мне хотелось дать ей пощечину. Ведь я, знаете ли, не без характера. Как по-вашему, мсье, — обращалась она ко мне, — разве я не права?» — «Послушайте, — говорила г-жа Котар, — можно извинить неудачный ответ, когда спрашивают так вдруг, неожиданно. Мне это отчасти знакомо, потому что у госпожи Вердюрен привычка приставлять нож к горлу». — «Кстати, по поводу госпожи Вердюрен, — спрашивала г-жа Бонтан г-жу Котар: — вы знаете, кто будет у нее в ближайшую среду?.. Да, я вспомнила, что мы приняли приглашение на ближайшую среду. Не хотите ли отобедать у нас в среду на будущей неделе? Мы поехали бы вместе к госпоже Вердюрен. Я стесняюсь войти одна, не знаю почему, эта большая женщина всегда меня пугает». — «Я вам объясню, — отвечала г-жа Котар, — что вас пугает в госпоже Вердюрен: это — ее голос. Что поделаешь, не у всех такой милый голос, как у госпожи Сван. Но едва начнутся переговоры, как выражается Хозяйка, и лед будет сломан. Ведь, в сущности, она очень радушна. Но я прекрасно понимаю ваше чувство, всегда неприятно очутиться в первый раз в чужом краю». — «Вы тоже могли бы отобедать с нами, — говорила г-жа Бонтан г-же Сван. — После обеда мы все поехали бы к Вердюренам, вердюрениться, и даже если в результате Хозяйка выпучит глаза и больше меня не пригласит, то все-таки, приехав к ней, мы будем болтать втроем; я чувствую, мне это будет всего приятнее». Но это утверждение было, очевидно, не очень правдиво, потому что г-жа Бонтан спрашивала: «Как вы думаете, кто там будет в среду на будущей неделе? Что там будет происходить? По крайней мере, не будет там слишком много народу?» — «Я-то, наверно, не поеду, — говорила Одетта. — Мы только ненадолго появимся на последней среде. Если вам безразлично подождать до тех пор…» Но г-жу Бонтан, видимо, не прельщала эта предлагаемая отсрочка.
Хотя умственные достоинства салона и степень его элегантности обычно находятся в отношении скорее обратном, чем прямом, надо полагать, поскольку Сван находил г-жу Бонтан приятной, что всякий упадок, с которым мы примирились, делает нас менее требовательными к тем, в чьем обществе мы покорно находим удовольствие, — менее требовательными к их уму, а также ко всему остальному. Если это верно, то отдельные люди, подобно народам, обречены видеть, как с утратой независимости исчезает их культура и даже язык. Одно из последствий этой снисходительности — то, что с известного возраста в нас усиливается склонность находить приятными слова, выражающие почтение к нашему складу ума, к нашим вкусам, поощряющие нас отдаться им; это тот возраст, когда великий художник предпочитает обществу оригинальных талантов общество своих учеников, у которых нет с ним ничего общего, кроме буквы его доктрины, и которые кадят ему, его слушают; или когда незаурядные мужчина или женщина, живущие для любви, сочтут где-нибудь в обществе самым умным человека, стоящего, может быть, и ниже их, но показавшего какой-нибудь фразой, что он умеет понять и оценить жизнь, посвященную искусству любви, и этим самым приятно пощекотавшего сладострастные склонности любовника или любовницы; это был также тот возраст, когда Свану, поскольку он стал мужем Одетты, нравилось слушать г-жу Бонтан, говорившую, что смешно принимать одних только герцогинь (из чего он делал вывод, вопреки тому, как он отнесся бы к этому прежде у Вердюренов, что она — женщина добрая, очень умная и без всякого снобизма), нравилось рассказывать ей истории, от которых она «покатывалась», так как не знала их, и которые, впрочем, «схватывала» быстро, нравилось говорить комплименты и развлекаться. «Значит, доктор не сходит с ума по цветам, как вы?» — спрашивала г-жа Сван г-жу Котар. «О, знаете, мой муж — мудрец, он умерен во всем! Впрочем, нет, у него есть страсть». Г-жа Бонтан, взгляд которой загорался недоброжелательством, спрашивала: «А какая?» Г-жа Котар просто отвечала: «Чтение». — «О, страсть вполне успокоительная в супружеской жизни!» — восклицала г-жа Бонтан, подавляя сатанинский хохот. «Когда доктор погрузится в книгу, знаете!» — «Ну так что же, мадам, это вас не должно особенно пугать…» — «Как не должно… а его зрение? Мне пора возвращаться к нему, Одетта, а в вашу дверь я снова постучусь в самом скором времени. Кстати по поводу зрения: слышали вы, что особняк, который купила г-жа Вердюрен, будет освещаться электричеством? Я это знаю не от моей собственной полиции, а из другого источника: мне это говорил сам монтёр Мильде. Вы видите, я ссылаюсь на
