Однако вскоре Бруно успокоился. Любовь взяла верх в конце концов над всем остальным, над досадой, над уязвленным самолюбием, над желанием сжимать Сильвию в своих объятиях. Чтобы лучше совладать с собой, он обругал себя «маленьким неотесанным эгоистом» и свое новое решение записал в дневник. «Я соглашаюсь с новыми условиями, которые мне предлагает С. Чтобы не потерять ее, я могу пойти, впрочем, на что угодно. Я хорошо знаю, что Циклоп назвал бы меня «маленьким рабом, который лижет свои оковы», но какое это может иметь значение?» Как и просила Сильвия, он позвонил ей по телефону два дня назад. Чтобы не помешать матери, которая при помощи телефона изводила поставщиков, он отправился в телефонную будку. Без сомнения, Сильвия ждала его звонка, так как к аппарату подошла именно она. Бруно взволновался, услышав ее голос, звучавший на расстоянии не так, как обычно, и пообещал Сильвии, раз уж она так хочет, вернуться к чистой любви первых дней их знакомства. Да, он любит ее, любит больше, чем когда бы то ни было. Сильвия поблагодарила его с нежностью в голосе и заверила в своей любви. «Ты увидишь, Бруно, так будет значительно лучше». И надо же было так случиться, что Бруно потерял голову, когда она заговорила о поездке в Улгейт, хотя, казалось, уже обо всем договорились. Он глупо заявил ей, что если увидит ее в пляжном костюме, то, несмотря ни на какие благие намерения, не сможет помешать зарождению определенного рода мыслей. И, конечно, Сильвия рассердилась. «Раз ты с самого начала решил вести себя нечестно по отношению ко мне, — ответила она, — будет лучше, если эта поездка вообще не состоится». Бруно хотел возразить, но Сильвия, которую, видимо, кто-то потревожил, не дала ему времени это сделать. После короткого «сюда идут, до свидания» она повесила трубку.
Час спустя Бруно попытался снова позвонить, но подошел Милорд, и юноша сразу повесил трубку, не назвав своего имени.
Он был выведен из задумчивости стуком в дверь. Возбужденная до предела вошла мать.
— Бруно, мальчик мой, — сказала она, — ты должен помочь мне, иначе я сойду с ума. Парикмахер уже пришел, я должна еще одеться, помочь Габн… Пойди вниз и посмотри, что там происходит. У меня такое впечатление, что ресторатор хочет заставить своими блюдами лестничную площадку, но ведь там должна разместиться вешалка. Понимаешь? Уладь это, пожалуйста!
Бруно спустился, чтобы передать прислуге указания матери, но рабочие, выгружавшие куда попало столы и посуду, не желали его слушать. Ему пришлось к тому же выступить арбитром в ссоре кухарки, отстаивавшей свои владения, с несколькими самонадеянными «пришельцами», которые разыгрывали из себя метрдотелей. Повсюду валялись громадные букеты цветов, их количество все увеличивалось и увеличивалось. Бруно расставил их в вестибюле и на нижних ступеньках лестницы.
С самого утра он почти безостановочно курил. Возбуждение, царившее в доме, охватило и его, некоторое облегчение принесла беготня из одной комнаты в другую, хотя Бруно и сознавал, что производит довольно комичное впечатление в своем халате, а его приказания звучат смешно.
На некоторое время ему удалось избавиться от мучивших его мыслей; он больше не думал ни о своей любви, которой был нанесен удар, ни о том, как бы увидеть Сильвию. Когда он направился наконец в свою комнату, он свистнул Джэппи, который бродил как неприкаянный и на которого кричали все кому не лень, и увел его к себе.
Он вспомнил о письме отца Грасьена и, прежде чем начать одеваться, прочитал его. Монах начинал с заверений в том, что он, как и прежде, очень хорошо относится к Бруно. Он, казалось, считал, что разрыв с Сильвией уже свершился.
Я знаю, — писал он, — что ты переживаешь трудные дни. Тебе кажется, что жизнь твоя искалечена и у тебя нет будущего. Молю тебя, Бруно, не давай отчаянию овладеть тобой, это недостойно тебя, натуры столь деятельной. Ты думал, что можно обойтись без бога; ты, которого обуяла гордыня в семнадцать лет, думал, что можно навсегда распроститься с ним. Но он не оставил тебя; повернись теперь к нему лицом. Ты подвергся тяжкому испытанию, и только он может понять тебя, он, который есть сама любовь.