Полковник Киневич, грузный, но очень подвижной и ловкий, представил группу офицеров, назначенных в мое -распоряжение. Всего их насчитывалось человек двести, и представляли они все рода войск. Это был костяк будущего центра формирования польских частей в Сумах и мой первоначальный резерв командного состава.
Получение инструкций, документов, сборы в дорогу заняли почти целый день. А к ночи мы погрузились на автомашины и с большим трудом пробились через снега к Смоленску. Город, затаившийся во тьме, жил напряженной прифронтовой жизнью. На улицах сновали сотни автомашин с подфарниками. Тянулись колонны войск, скрипели отворяемые где-то ворота и двери. Изредка во тьму врывались острые иглы света карманных фонарей.
На городской железнодорожной станции бойкая девушка в красной косынке, принимая от нас багаж, деловито предупредила:
- Граждане союзники, имейте в виду, что по причине бомбежек администрация не может нести ответственности за ваши вещи.
Это прозвучало так неожиданно и так непосредственно, что даже самые хмурые из нас заулыбались. "Администрация" явно преувеличивала наши частнособственнические наклонности.
Вокзал был переполнен солдатами и офицерами. Пройти к военному коменданту оказалось трудно, почти невозможно. И не только потому, что на каждом метре пола спали вповалку люди, но и потому, что все бодрствующие также хотели срочно поговорить с ним.
Дежурный комендант, едва видимый при свете коптилки, страдальчески морщился, разглядывая мое требование на срочную перевозку наших офицеров в Москву.
- Поляки? Двести человек? С фронта?
Он на мгновение задумался.
- Постараюсь отправить, гражданин полковник, только...
Комендант сделал при этом такой безнадежный жест, что окружающие весело расхохотались.
Утром, однако, нас отправили. Пассажиров на станции почему-то оказалось мало, и очередной воинский состав, к которому специально для нас прицепили два пассажирских вагона, забрал всю группу.
По приезде в Москву я опять направился к военному коменданту. После беседы с ним стало совершенно ясно, что в тот же день мы дальше не поедем. Я выстроил своих офицеров на площади перед Белорусским вокзалом, назначил им место сбора на следующее утро и отпустил в город. При виде наших иностранных мундиров вокруг собралась толпа.
- Союзники?!
- Чехи? Поляки?..
- Поляки! Видишь, орлы на шапках...
Окружившие нас москвичи приветливо улыбались, завязывали разговоры, желали боевых успехов.
А на следующий день мы двинулись дальше.
По дороге, в Харькове, я представился командующему округом генерал-лейтенанту Герасименко. Представительный, любезный, генерал то и дело подкручивал свои "гусарские" усы и очень подробно расспрашивал меня о полученных инструкциях и планах на ближайшее будущее. Он разрешил занять казармы в Сумах и вручил приказ начальнику местного гарнизона на приведение их в порядок.
Харьковский военный округ оказал нам неоценимую помощь при формировании частей 1-й Польской армии.
Горячие дни
Город Сумы, крупный областной центр, постигла обычная судьба оккупированных гитлеровцами городов Советской Украины. Повсюду были видны следы хозяйничанья фашистов: взорванные заводы и фабрики, разрушенные дома, скрученное горелое железо, груды битого кирпича, мрачные подвалы гестаповских застенков. А на окраинах - громадные кладбища расстрелянных оккупантами мирных советских людей.
Во время оккупации в казармах бывшего Сумского военного училища располагались эсэсовские части. После гитлеровцев казарменные помещения представляли собой свалку тухлого мусора и вонючей грязи. Солдатам польского запасного полка пришлось две недели заниматься дезинфекцией.
Никакого инвентаря в помещениях не оказалось. А я знал, что в течение ближайших десяти дней к нам прибудет из освобожденных наступающей Советской Армией районов Волыни пятнадцать тысяч новобранцев поляков, затем - еще двадцать тысяч.
Чтобы принять и разместить такое огромное количество людей, нам нужны были нары, кухни, бани, карантины. По моей просьбе городской совет и рабочие оживающего города быстро нашли какую-то разрушенную гитлеровцами лесопилку, восстановили ее и пустили в ход. За оборудование казарм вместе с польскими солдатами взялись и советские плотники. Весело застучали топоры, запахло сосновой стружкой. Люди работали самозабвенно и весело - поляки потому, что мастерили все это для соотечественников, с которыми расстались почти пять лет назад, а советские люди потому, что видели в поляках своих друзей и братьев.
