— А в городе вы брали лишь численностью, огневой мощью, — продолжила меж тем древняя богиня, словно подбивая баланс. — Если бы вас было меньше, меньше плотность огня, ваши противники смогли бы прийти в себя и организовать сопротивление. А так вы сминали их до того, как они что-либо понимали. Что, не так?
И вновь ни слова похвалы. Хотя изначально всё шло к тому, что у меня под рукой было бы лишь три-четыре взвода, включая девочек Сандры, да два автономных подразделения хранителей в относительном подчинении. Что совершенно недостаточно для плотности огня, необходимой для штурма целых кварталов. С такой армией не навоюешь. Но похвалы вновь не последовало.
— Ладно, мы всё поняли, — подвел я черту под разговором. — И сеньорины зря старались, мы свои ошибки знали и без них.
— То знали, а теперь прочувствовали! — усмехнулась Афина, воздев палец к потолку.
А кто спорит? Молодцы, сеньорины! Разумеется!
— Ладно, хватит о грустном, — закрыла тему и древняя богиня, доев суп и придвинув второе. — Кто она?
— В смысле, «она»? — сделал я непонимающее лицо, ибо обращалась Камилла, при всей аморфности вопроса, персонально ко мне.
— Та сеньорита. Из-за которой ты сам не свой.
И глядя на опешивших девочек, пояснила:
— Вы все сидите и грустите о поражении. Что вас сделали с разгромом. А он думает о бабах — вот, посмотрите на свои лица и его. Правда, отличаются?
— О сеньоритах! Какая ты грубая! — тяжело вздохнул я.
— Сам признался, за язык не тянула! — стрельнула Афина глазами. — Ну и? Кто же?
Мои девчонки видели, что со мной эти дни, но о причинах догадывались. А потому не задавали вопросов. Теперь же, после слов Камиллы, их взгляды были обращены ко мне с не меньшим интересом.
Я понял, что отвертеться не получится. Но и вскрывать душу, словно ножом консервную банку, тоже не хотелось. Потому ответил обтекаемо:
— Белая обезьяна.
Камила замерла, не донеся до рта вилку. Хмыкнула, положила оную назад.
— Не поняла?
— Я говорю, она — белая обезьяна. Я думаю о белой обезьяне. Вот уже который день.
С непониманием на меня смотрели все. За исключением одного персонажа, тщательно изучавшего в своё время культуру и историю древнего Востока, по привычке считая их своими.
— Есть такая старинная легенда, — начал пояснять я. — Однажды халиф позвал к себе Ходжу Насреддина…
— Кого? — не поняли девчонки. Первой спросила Камилла, но всего лишь на чуть-чуть опередив остальных.
— Ходжа Насреддин, — пояснила Гюльзар. — Фольклорный герой мусульманской Азии. Очень умный и скользкий тип, прикидывающийся простаком. Сказочный персонаж, собирательный образ.
— А, — понятно… — потянула Кассандра. Мусульман она не любила. Паула тоже кивнула — краем уха что-то слышала.
— Так вот, однажды халиф позвал к себе Насреддина, — продолжил я, — и говорит: «Насреддин, поделись своей безграничной мудростью? Открой секрет, как можешь ты столько знать и всегда справляться с любой трудностью?»
Ответил Ходжа: «О, великий халиф! Источник моей мудрости поистине не имеет границы! И постичь его не так сложно, хотя и не так легко, как покажется некоторым»
Девчонки затаили дыхание — сказки тут любили все, а они — особенно. Я продолжил загадочным тоном, нагнетая «сказочную» обстановку:
«Что же для этого нужно, о, мудрейший?»
«Для этого, о величайший из халифов, сын Неба, наместник аллаха на Земле, — ответил Насреддин, — нужно не многое. Нужно просто не думать о белой обезьяне».
Повисла пауза. Халиф смутился.
«О какой именно белой обезьяне, о мудрейший?»
«О любой. О самой простой белой обезьяне, обитающей в твоих необъятных лесах», — скромно пояснил Ходжа.
«Любой?» — уточнил правитель.
«Совершенно!» — подтвердил мудрец
Халиф долго думал, затем сказал:
«Но я и так о ней не думаю».
«Вот и не думай впредь, о великий! — воскликнул Ходжа. — И тогда тебе откроются поистине неисчерпаемые источники мудрости. Никогда, ни при каких условиях о ней не думай, и станешь величайшим правителем всех времен и народов!»
— Связь мыслеобразов, — нарушила наведенную мною «сказочную» атмосферу наша ближневосточная стервочка. — Простой психологический приём. Как думаете, что произошло после этого?
