Сел…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сижу…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Эй, люди добрые! Может, хоть одна христианская душа внизу найдется? Ловите меня, подхватывайте нас, туристов, а то проклятые ноги почему-то не хотят на горе держаться… Ох!
…Дррр!
…Пошли, господи, на пути пусть не кедр ливанский, так хоть нашу родную бузину, чтоб можно было за что-нибудь уцепиться, а то, ей-богу, и черепков не соберут…
…За сосну ухватился!
Ох!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
И лежал на ложе, как Иисус Христос, потому что ноги, как гвоздями пробитые!
Легкие расправишь — ноги сведет… Ноги расправишь — легкие сведет… . . . . . . . . . . . . . . . . .
Одним словом — туристы!
1924
Перевод А. и З. Островских.
Когда синее море отары белых баранов к скалистому берегу гонит, швыряет о берег скалистый, разбивает в белую, влажную пыль…
Когда синее море гневно, когда оно шумит и злится…
— Поехали?
— Отчего ж? Я, ей-богу, не боюсь! Только я никогда не ходил по морю под парусом… Не укачало бы!
— А бывает, что и переворачиваются?
— Что, уже труса празднуешь?
— Я?! Чепуха! Едем… Ездят же рыбаки — и веселы и здоровы! Чего там бояться? Едем! Пошли! А… сильно качает?..
— А я так совсем не боюсь! Хоть и не ходила, а не боюсь! Только вот волнуется оно здорово?! А нельзя, чтоб под парусами и чтоб море было спокойное? Это бы, по-моему, лучше было!
— Да и по-моему лучше… А чтоб бояться, так нет!.. Только ветер не чересчур сильный?
— Садитесь, товарищи! Сейчас как рванем!
— Товарищ Антон, не слишком качает?
— Ничего! Давай назад!
Отчалили…
Везут нас старые рыбаки — дядя Гриша, серогубый, седоусый, меднолицый дядя, который уже больше двадцати пяти лет на Черном море рыбачит, и Антон, его помощник, крепкий, подвижной, с татуировкой на груди, белесый, терпкий и соленый весь, как морская вода.
С ними двое "зеленых" — молодые ребята, они еще только приучаются к тяготам рыбачьего труда на море. Один — красивый, смуглый, стройный, с живыми карими глазами, а другой — неуклюжий, с сонными рачьими буркалами, вздернутым к голубому небу носом, и мысли у него скрипучие, как немазаная татарская мажара [1].
— Эх, и зеленый же! Поворачивайся, зануда!
Следует тяжкий вздох. Хриплый и соленый и такой многоэтажный, как зубчатый Ай-Петри… Во вздохе этом "печенки", "селезенки", "артерии", "вены", "предсердия", "желудочки" сплелись с морской "матерью" в самой "поднебесной канцелярии".
И вздох этот сопровождается жалостным и вместе с тем презрительным взглядом в сторону нашей спутницы.
— "Дама! Низзя!"
А его так и распирает, выдержанного в морском рассоле Антона, и волчком вертит на лавке.
Зачем тут дама?!
Не было бы дамы — выскочили бы все эти "печенки" и "селезенки" в сопровождении "матери" из души Антоновой, оттолкнулись бы и поскакали, подхваченные ветром, по морским барашкам, по всему Понтийскому морю…
И легче стало бы на душе у Антона, и не вертело бы его волчком на лавке. А так остались в распоряжении Антона лишь "зараза" с "занудой" да убийственное:
— И-и-и!! Зеленый! И кто тебя сделал такого?
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
В руках у Антона руль и парус…
"Дя" Гриша сидит посреди лодки, сосет цигарку и всматривается в синюю даль, прищурив большие серые глаза…
Сколько раз дя Гриша видел это море?! Сколько раз оно готово было поглотить его вместе с его яликом "Константином"? Сколько раз, может быть, дя Гриша уже "отходную" себе читал, железной рукой сжимая руль?!
Об этом знает только дя Гриша…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Какая же это зануда парус развязывала?! Эх!.. (И длинный "вздох".)
Это Антон.
Плохо развязали парус… Один конец его затянут узлом… И неладно идет лодка; не всем парусом ветер забирает.
Дя Гриша цедит:
— Моряки! Майнарить надо!
"Майнарить" — означает убрать парус. В данном случае убрать, чтоб натянуть как следует. А майнарить в море, при изрядном ветре — это штука не легкая, да и не безопасная… Но приходится: кто ж выйдет в открытое море с неисправным парусом… Да уж не дя Гриша, конечно. Он не "портач" и не "зеленый" — ему это не к лицу…
— Майнарь, хлопцы!
Дррр!
И парус уже в лодке.
