И нет среди них маленьких… Только в аванзале смотрит со стены из-под татарской шапочки старый дедок Абдул Хурза, бывший слуга царский, а ныне "слуга революционный", который ходит по этому дворцу уже 52 года (с 1872 года служит здесь)…
Повесили, уже после революции, и его портрет рядом с Александром Первым, да еще и "благословенным"…
И ходишь по "голубым" гостиным, по "ситцевым" будуарам, по "дубовым" на полтораста человек столовым…
Ходишь и думаешь…
О "любви" к господам думаешь…
А из угла смотрит на тебя в столовой "ванна для шампанского".
Ели-ели графы и князья, "земли русской радетели", пили-пили, а потом еще и купались в шампанском.
А сверху, с хоров, музыка гремела:
Царствуй на славу наш
Царь православный,
Боже, царя храни!
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
А кругом вековой парк. И беседки, увитые розами, и беседки, увитые виноградом, и копии с "Бахчисарайского фонтана", и фонтаны "Амуры с Психеями"…
И "дворцы" для челяди…
70 человек слуг для двоих "геморроидально-моченедержательных" князя и княгини…
И триста человек "рабов божьих и княжеских" парк прибирают…
Прибирают, и копают гроты, и ставят памятники "возлюбленной собачке нашей"…
И лежит "прах" княжеской собаки под могильным камнем, человеческими натруженными руками возведенным…
И молитвенно шепчут уста:
Тише! Здесь царство покоя:
Цюця здесь барская спит…
И возносятся очи горе.
Упокой, господи, цюцину
душу и водвори ее в рай.
Вместе с князем и княгиней.
Водвори… Водвори… Водвори…
1924
Перевод А. и З. Островских.
[1] Украинское литературное объединение 20-х годов.
Прощай же, море! Не забуду
Твоей торжественной красы
И долго, долго слышать буду
Твой гул в вечерние часы.
В леса, в пустыни молчаливы
Перенесу, тобою полн,
Твои скалы, твои заливы,
И блеск, и тень, и говор волн.
Хорошие стихи?
Это не я. Это Александр Сергеевич Пушкин написал, когда был в Гурзуфе. Тот самый А.С.Пушкин… 8 июня как раз минуло сто двадцать пять лет со дня его рождения.
Что и говорить! Пушкину-таки далеко до нынешних футуристов или там имажинистов… Однако при случае почему не вспомнить и о нем, а еще сидя в Гурзуфе под знаменитым его (А.С.Пушкина) платаном или любуясь синим морем из его (А.С.Пушкина) грота в крутой над морем скале…
Сижу и думаю, что написал бы, глядя на море, имажинист?
Может быть, так:
Адью! О море! Ты снимаешь
С прибрежья синие штаны…
И жадно гальку оголяешь
На пузе взбешенной волны. [1]
А футурист (наш) такое бы учудил:
О, кабле-волны! Кабле-море!
О вы, прибоя кабле-силы!
Мы жеребца с электровзором
Родим от радиокобылы!
Воздвигнут имажинисты и панфутуристы этими своими стихами себе "памятник нерукотворный", к которому "не зарастет народная тропа", или не воздвигнут — неизвестно.
А.С.Пушкин воздвиг…
Между прочим, это, оказывается, не так-то легко…
Можно сидеть под тем же платаном, под которым сидел Пушкин, ходить теми же тропками, по которым и он ходил, смотреть на море, приставив палец ко лбу, а "памятника нерукотворного" не создать.
Не выходит…
Кажется, обстановка та же: и море, и горы, и волны — все есть…
А по-пушкински не выходит…
… Зарастут к нам, грешным, "тропы".
Разве что пьяный когда-нибудь забредет…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Гурзуф — курорт и деревня раскинулись в четырнадцати верстах на восток от Ялты…
Старый курорт, с просторным пляжем и великолепным парком. В парке стоит дом, где в 1820 году жил Пушкин. Перед домом огромное дерево платан, под ним поэт любил отдыхать… Платан напоминает наш клен. Только это не клен, а платан…
В парке есть еще и пушкинский кипарис…
Много фонтанов, среди них обращают на себя внимание "Нимфа" и "Первая любовь"…
Названия не материалистические.
"Нимфа" — это такая себе нимфа, взрослая уже нимфа…
А "Первая любовь" — это маленький мальчонка и девчушка под зонтиком. Когда они успели завести роман, просто диву даешься… Это только в Крыму возможно…
Над Гурзуфом яйла высокая… Под Гурзуфом море широкое…
На восток от него у самого моря наклонился и пьет воду могучий Аю-Даг…
Аю-Даг по-татарски означает — "Медведь-гора".
Это тот самый медведь, которого когда-то аллах послал наказать жителей Крыма за то, что они забыли бога.
