Влад помолчал. Порывшись в кармане, достал сигареты, закурил.
— Но планы хозяев не всегда осуществляются. Испытания закаляют голодных и бесправных. Факты налицо: за один год аргентинтские рабочие организовали свыше двухсот стачек, и все закончились победой.
— А зачем ты все это нам рассказываешь? — прервал Влада Наско.
Люди зашумели.
— Смотри ты! — воскликнул кто-то. — Человек глаза ему открывает, а он…
Взгляд Влада стал еще острее. Он глубоко затянулся.
— Вот зачем. Коммунистическая партия Аргентины организует всенародное движение за запрещение "лиги убийц". Завтра в Буэнос-Айресе проводится митинг протеста. Это будет началом. Такие собрания пройдут по всей Аргентине. Профессиональные убийцы из лиги не хотят лишить себя удовольствия безнаказанно убивать и вдобавок получать за это деньги. Неужели мы позволим им бесчинствовать?
Наступила тишина.
— Может быть, — иронически улыбнулся Влад, — я не должен был предупреждать тебя, Наско. Но гады расхаживают по улицам и, почуяв иммигранта, набрасываются на него с резиновыми дубинками.
— Интересно, как бы выглядел наш петушок после такой переделки, — съязвил Петр.
Все рассмеялись.
— Не желаю ему такой встречи, — сказал Влад и медленно потушил сигарету. — К нам еще два слова, товарищи. Кто хочет протестовать против убийства своих братьев, пусть приходит на митинг. Подумайте. Я зайду за вами.
Наско соскочил с места и пошел к выходу со словами:
— Это дело не по мне.
— Погоди, Наско! — крикнул ему вслед Пышо.
— Брось, Пышо, — оказал Влад. — Этот маменькин сынок никогда не будет шагать рядом с тобой и со мной.
Люди разошлись.
Когда они остались вдвоем, Петр задумчиво посмотрел на Пышо и произнес:
— Правильно говорит Влад: если мы будем держаться друг за друга, силой станем.
5
— Кабачок то, оказывается, совсем близко!
Пышо и Петр остановились на пороге и осмотрелись. Широкий зал кишел людьми. Мужчины почти все были в синих рабочих комбинезонах. Белые куртки официантов мелькали между столиками и стойкой, обитой белой жестью. Под самым потолком бешено вращались два больших вентилятора, но и они не успевали прогонять из помещения табачный дым, и он обволакивал электрические шары, скапливался в углах, полз над головами людей.
Наско повел друзей по проходу, шепнув:
— Вот и мой знакомый. Обещал работу для двоих. Я о тебе хлопочу, бай Пышо.
— А меня забыл? — спросил Петр.
— И тебя устрою.
Он остановился у одного столика и поздоровался с угодливой ноткой в голосе.
— Добрый вечер, бай Мито. Вот, привел тебе еще двух кандидатов.
Бай Мито, человек лет пятидесяти, поставил кружку на стол и взглянул на подошедших мутным пьяным взглядом. На его хорошо сшитом синем костюме выделялся кричащий ярко-зеленый галстук.
— Из каких мест? — спросил он с важным видом.
— Из Поповской околии, — неохотно ответил Пышо.
— Земляки, значит. Ну, присаживайтесь, — сказал, оживившись, Мито. И крикнул официанту: — Пива! Сегодня у меня гости.
Они сели. Официант поставил перед ними кружки.
— Вот, бай Мито, таких ты и просил — здоровых, работяг, из деревенских, — заговорил Наско. — Обещал одного, а привел двух.
Глаза у Мито блеснули.
— Это хорошо, но надо еще. Ну и квадригу поведем мы в Чако, черт побери!.. Пейте, я угощаю! Как раз вчера получил письмо от одного моего приятеля, хозяина эстансии[3] в Вилья-Анхела. Просит пятьдесят человек. А я еще и половины не набрал. Ух, и ленивый парод в Буэнос-Айресе! Голодранцы, галстуки нацепят и воображают себя докторами. О полевой работе и слышать не хотят.
Пышо поднес кружку к губам.
— О какой работе говоришь? — спросил он простодушно.
— Как о какой? Кукурузу убирать. Отломишь початок и о-оп — в мешок. За каждый мешочек — пятьдесят сентаво. Если не поленишься и рук не пожалеешь, к вечеру пятнадцать-двадцать мешков соберешь. Десять песо в день — как тебе кажется, а? В Буэнос-Айресе эти свинопасы целый день кирпичи таскают за три-четыре песо. А вечером вырядятся и шатаются по публичным домам. Чего-чего, а этого там нет.
— Кто же от денег бежит? — удивился Пышо. — Может дело — сомнительное?
Мито резко отодвинулся, чуть не опрокинув кружку.
