— Хватит тебе, бай Петр.
Наско вспыхнул, но взял себя в руки и зашагал дальше.
Солнце уже закатилось. Сумерки сгущались. Толпа на широком бульваре становилась все многолюднее. Трое болгар толкались в людском потоке, задерживались у витрин, сверкавших разноцветными электрическими огнями, разглядывали роскошные товары и следовали дальше, увлекаемые толпой. Неожиданно Наско остановился перед узким проходом между домами, в глубине которого сквозь единственное окошко струил ся красноватый свет.
— Погодите!
За приподнятой занавеской появилась старуха и стала настойчиво зазывать их знаками.
— Что ей нужно? — спросил Пышо.
— По два песо с головы, — усмехнулся Наско.
— За что?
— Очень просто. Входишь, эта ведьма берет деньги, а тебя передает другой, не такой старой и противной, как она сама.
Пышо заторопился дальше, не проронив ни слова.
Но не успели они пройти и десяти шагов, как Наско снова их остановил.
— Смотрите!
Высокий человек в синей, обшитой серебряными галунами ливрее распахнул перед ними дверь, приглашая войти. Их глазам открылось просторное помещение со множеством столиков. Молодые красивые женщины прохаживались между столиками, заигрывали с посетителями, с хихиканьем садились к ним на колени. На высокой эстраде играл джаз и несколько полуголых девушек извивались под завывания саксофона.
— Ты зачем нас сюда привел, а? — рассердился Пышо.
— Быстро же ты разнюхал о таких местах, Наско, — недовольно заметил Петр.
— А вдруг вы по неведению на удочку попадетесь? — дерзко засмеялся Наско. — Я вам город показываю, а если не нравится, не смотрите.
— Эх ты! — не на шутку рассердился Петр. — За дикарей нас принимаешь, а мы ведь старые фронтовики, насмотрелись на людскую мерзость.
Пышо тронул Наско за рукав.
— Пойдем. Не на легкую жизнь в Америке я польстился, потому и не радует меня этот город. Пойдем.
Возле порта присели отдохнуть на скамейку. Долго молчали, погрузившись в свои мысли. Наконец, Петр поднял голову и повернулся к Наско:
— А как ты болгарский ресторан нашел? Здесь это, что иголка в копне сена.
Наско самодовольно улыбнулся.
— Без особого труда, бай Петр. Адрес мне еще в Болгарии, в консульстве, дали. Ходил, спрашивал, ну и показали ресторан. Здесь узнал, что тот болгарин из консульства, приятель здешних трактирщиков и клиентов им посылает.
Пышо вскочил как ужаленный.
— Что ты болтаешь! По-твоему, господин Балканский…
— Да, этот "господин" самый отъявленный мошенник.
— Мошенник? Будет тебе!
— Спроси кого хочешь из старых иммигрантов, — разозлился Наско. — Ну что вы за люди! Наивные, как дети. Всему верите. Все будто только о вас думают, только добра вам хотят. Как слепцы.
— А для тебя все мошенники.
— Не говори так, бай Пышо. Конечно, и порядочные люди есть, но и мошенников здесь хватает. Где кабаков много и всяких притонов, там смотри в оба. Особенно в порту. Кого только тут не встретишь.
— Не выдумывай, парень, — оборвал его Петр. — Вон девушка — видишь? — сразу видно, скромная, хорошая, домой, небось, спешит.
Наско остановил глаза на девушке, и губы его искривила недобрая усмешка:
— А пойдешь за ней, так скоро увидишь ее в каком-нибудь заведении в одной сорочке.
— Как послушаю тебя, Наско, сердце кровью обливается. Сам вижу, обманули нас, не все здесь так, как мы думали. Но ведь люди-то каждый день сотнями приезжают и как-то устраиваются…
Пышо замолчал и показал глазами на проходившего мимо старика.
— И этот, по-твоему, тоже мошенник, раз в порту бродит? Ты всех на один аршин…
Он не успел договорить — старик подошел к скамье, остановился, и, подняв на болгар усталые глаза, тихо спросил:
— По-русски говорите?
— Нет, — ответил удивленный Наско, — но понимаем.
— Как давно не говорил я на милом славянском языке!
Наско подвинулся, давая место старику. Разговорились. Он оказался приятным собеседником, хотя они и не все понимали.
Скоро старик уже знал, что приехали они недавно и еще не устроились. Он подбодрил их: сам пережил это, знает, трудно сперва пришлось, зато потом все наладилось. Посоветовал, где найти работу. Назвал адрес своего старого знакомого — из дружбы к нему тот непременно поможет им устроиться. Рассказал и о своей беде. Была у него лавчонка, жаловаться нечего — дела шли хорошо, но расхворался и магазин пришлось закрыть. Что поделаешь, в жизни все бывает.
