Затем должен был состояться концерт. И Конрад не мог понять, ради чего собралась здесь большая часть народа — ради речей или ради музыки. Возможно, что почитателей того или другого было примерно поровну.
— Только что прибыли, — сказала Барбара.
Они еще несколько мгновений оглядывали толпу.
— Все-таки какой-то странный акроним, — заметил Конрад. — «СДЗ».
— «СДЗ» не акроним.
— Почему?
— В акрониме все буквы должны складываться в слово, — объяснила она.
— По-английски?
Она издала снисходительный вздох.
— Если мы находимся в англоговорящей стране, то, очевидно, по-английски.
Несколько минут еще они болтали об акронимах, перечисляя известные им сокращения и пытаясь выяснить, подходят ли они под определение акронима.
И вдруг у того и у другой одновременно ожили рации, и они оба насторожились.
— Внимание, гости на сцене. Повторяю, гости на сцене.
«Гости» — эвфемизм слова «сенаторы».
Старший отдал приказ Барбаре и Конраду занять позицию у западного края сценической площадки. И они сразу же направились туда.
— А ты знаешь, ведь здесь когда-то на самом деле было пастбище для овец, — заметил Конрад. — Городские власти разрешали им тут щипать травку до тридцатых годов двадцатого века. А потом они перебрались в парк Проспект. В Бруклине. Я имею в виду овец, конечно.
Барбара посмотрела на него скучающим взглядом, словно хотела сказать: «А какое все это имеет значение?»
Конрад пропустил ее вперед на узкой тропинке.
Послышался взрыв аплодисментов, затем какие-то выкрики.
И вот оба сенатора появились на возвышении. Первый из них наклонился к микрофону и начал свою речь низким звучным голосом, разносившимся по всей Овечьей лужайке. Толпа вскоре охрипла от криков через каждые две минуты в ответ на глупые банальности, изрекаемые сенаторами.
Их речи напоминали проповеди перед сонмом верующих.
И именно тогда Конрад увидел нечто медленно продвигающееся к центру сцены, к тому месту, где стояли сенаторы. Он напрягся и рванулся вперед.
— Что такое? — успела спросить Барбара, протягивая руку к пистолету.
— «СДЗ», — прошептал в ответ Конрад и схватился за рацию.
В семь часов вечера Фред Дельрей вернулся в здание ФБР на Манхэттене — после того как посетил в больнице Уильяма Брента (он же Стэнли Палмер, он же множество других имен и прозвищ). Травма была очень серьезной, но Уильям наконец-то пришел в сознание. Через три-четыре дня его собирались выписать.
С Брентом уже связались городские адвокаты по поводу определения условий, на которых нужно было вести переговоры с виновником инцидента. Предлагавшаяся сумма взыскания достигала пятидесяти тысяч долларов плюс оплата счетов на лечение.
Поэтому можно сказать, что Бренту предстояли приятные моменты, по крайней мере в финансовом смысле слова. Ведь он стал получателем одновременно не облагаемой налогом компенсации по причинению вреда здоровью и той сотни тысяч, которую заплатил ему Дельрей, также не облагаемой налогом, естественно, только потому, что Нью-Йоркский департамент государственных сборов и Служба по внутреннему налогообложению никогда ничего не должны были узнать об этой сделке.
Дельрей сидел у себя в кабинете, смакуя известие об аресте Ричарда Логана, Часовщика, когда его ассистентка, крайне проницательная афроамериканка лет двадцати с небольшим, спросила у него:
— Вы слышали о происшествии на Дне Земли?
— И что там случилось?
— Подробностей не знаю. Но группа «СДЗ»…
— Что?
— «СДЗ». «Справедливость для Земли». Или как она там называется. Экотеррористическая группа.
Дельрей поставил чашку с кофе на стол. Сердце у него учащенно забилось.
— Неужели она существует?
— Да.
— Так что же все-таки случилось? — повторил он свой вопрос, но уже с явной личной заинтересованностью в голосе.
— Я слышала только то, что они проникли в Центральный парк и пробрались к тем двум сенаторам, которые приехали от президента, чтобы выступить на митинге. Босс приглашает тебя к себе. Немедленно.
— Кто-нибудь пострадал? Есть жертвы? — спросил Дельрей, опасаясь самого худшего.
— Не знаю.
С помрачневшим лицом долговязый агент поднялся с кресла и быстро двинулся по коридору. Он шел специфическим, присущим ему размашистым шагом — следствие долгой работы на улицах Нью-Йорка.
