Под горой Гедимина - страница 19

«Пан поручник» сдвинул каску на затылок и ткнул пальцем Мишу в грудь:

— Ты кто?

— Как это — кто? — не понял Миша.

— Кто ты ест?

— Я приезжий.

«Пан поручник» снял каску и пятернёй почесал лохматые светлые волосы.

Ребята зашумели. Потом старший (его звали Бронек, как Миша понял) спросил:

— А откуда?

— Я из Москвы, — ответил Миша.

— 3 Москвы!.. Москва, Москва… — заговорили ребята, делая ударение на букве «о».

Бронек скомандовал:

— Хлопцы! Тихо!

Он, видно, был строгим командиром: хлопцы сразу замолчали.

А «пан поручник» протянул руку, взял книжечку и с важностью подал её Мише. Взял фонарик и подал Мише. Взял бинокль и подал Мише:

— Прошу… Москва! Так?

— Так, — отозвался Миша, который, ещё не совсем пришёл в себя после схватки.

Он повесил бинокль на грудь, спрятал книжечку и фонарик в карман и сказал:

— Мне надо в госпиталь… в Центральный госпиталь… Понимаете? Я там живу.

— Добже, — сказал Бронек. — Хлопцы! — Он надел каску и скомандовал: — Идж!

И он повёл Мишу по глухим переулкам, мимо мёртвых развалин, к большой, светлой улице. А сзади, как почётная свита, вышагивали двое мальчишек с деревянными саблями наголо.

Конечно, Мише очень хотелось поговорить с Бронеком и его дружками, узнать, почему они раньше напали на него, а сейчас вот идут, провожают.

Если бы они разговорились, Миша узнал бы что отец Бронека, Казимир Яблонский, был подпольщиком, партизаном, воевал с фашистами, а недавно, когда пришла Красная Армия, стал красноармейцем и ушёл на фронт.

Но поди попробуй поговори, когда не знаешь языка!

Бронеку тоже очень хотелось потолковать по душам с мальчиком из Москвы, расспросить его про Москву, про Кремль, про всё. Но он не умел говорить по-русски и поэтому только похлопывал Мишу по плечу и время от времени улыбался ему из-под каски. У него была весёлая, озорная улыбка. А глаза у него были зелёные, как у кошки.

Проходными дворами, таинственными закоулками, через проломы в стенах ребята вывели Мишу на большую улицу.

Миша снова увидел синее небо, солнце и гору с башней вдали.

— Спасибо, теперь знаю. Вон туда и напра-во, да? — показал Миша.

— Добже, добже, — отозвался Бронек. Ребята завернули направо и вышли к монастырской стене.

Миша узнал ржавые ворота госпиталя.

— Там? — спросил Бронек.

— Там, там! — обрадовался Миша. Бронек обернулся, ткнул кобурой в одного из своих помощников и сказал:

— То Юзек.

Юзек подал Мише руку. Это был худой, бледный мальчик со свежим синяком на лбу. Бронек показал на второго:

— А то Янек.

Коротенький, кургузый Янек улыбнулся и приставил руку к козырьку своей смешной квадратной фуражки.

Миша сказал:

— Приходите. Я живу вон там, видите, флигелёк. Приходите. Ладно? Папа ничего, пустит.

Бронек всё понял и вежливо сказал:

— Добже! Дзенькуем. До видзеня. (Хорошо! Спасибо. До свиданья.)

Миша догадался, что «до видзеня» значит «до свиданья», и тоже сказал:

— До видзеня.

У ворот госпиталя они расстались.

Вид у Миши был неважный: лицо в царапинах, ковбойка разодрана, штаны, которые мама так старательно отутюжила, в извёстке. Он слюной пригладил чёлку и толкнул калитку. Она не подалась. Миша постучал кулаком. Стучать кулаком по железным прутьям было больно. Миша повернулся спиной и давай колотить каблуком. Колотил до тех пор, пока к воротам со стороны двора не подбежала худенькая девочка.

Она на бегу завязывала под остреньким подбородком голубой вылинявший платок.

— Кто? — спросила она.

Миша рассердился. Да что ж это такое, на самом деле? Там, в переулке, допытывались — кто, здесь — кто!

Он потряс калитку:

— Открой!

Девочка прижала лицо к ржавым прутьям калитки и долго разглядывала истерзанного после драки Мишу. У неё были большие светло-голубые глаза. Она осмотрела Мишу с ног до головы и решительно мотнула головой:

— Ни!

Миша оторопел. Вот ещё новости! Он здесь живёт, и папа у него начальник, а тут какая-то девчонка смеет его не впускать! Может, Бронек его не в тот госпиталь привёл? Да нет же, вон и длинный главный корпус, и занавески на окнах, и обгорелый сад, и белый флигелёк под черепицей.

— Открой! — крикнул Миша. — Тут мой папа.