Музыканты то подходили к самому окну мастерской и опирались о подоконник, то отступали на шаг-другой, что-то горячо доказывая мистеру Пенни и подкрепляя свою речь решительными жестами. Мистер Пенни слушал, восседая в полумраке мастерской.
— По мне, если кто с тобой одно дело делает — хотя бы по воскресеньям, — ты за тех должен стоять горой, я так считаю.
— Да уж хорошего не жди от тех, которые сроду не работали в поте лица и не знают, что это такое.
— А мне сдается, он тут ни при чем, это все она — ее штучки.
— Да нет, вряд ли. Просто это он такой несуразный. Взять хоть его вчерашнюю проповедь.
— Да что ж проповедь — задумал он ее очень даже неплохо, только не сумел написать и прочитать как следует. Вся беда в том, что она так и осталась у него в голове.
— Что ж, задумана она, может быть, и неплохо, если на то пошло, может, не хуже, чем у самого старика Екклезиаста, да только не сумел он достать ее из чернильницы.
Мистер Пенни, который в это время затягивал стежок, позволил себе на секунду поднять голову и вставить слово:
— Да, златоустом его не назовешь, надо прямо сказать.
— На златоуста он никак не похож, — сказал Спинкс.
— Ну да ладно, что об этом толковать, — вмешался возчик. — Скажите на милость, какая нам разница, хорошие у него проповеди или плохие, а, ребятки?
Мистер Пенни проткнул шилом еще одну дырку, пропустил в нее конец дратвы, затем поднял голову и, затягивая дратву, произнес:
— Главное, как он себя повел.
Сморщив лицо от напряжения, он натянул дратву истинно геркулесовым усилием и продолжал:
— Первым делом, он начал на всех наседать, чтобы ходили в церковь.
— Верно, — отозвался Спинкс, — с этого он начал.
Увидев, что все приготовились его спутать, мистер Пенни перестал работать, сглотнул, словно принимая пилюлю, и заговорил:
— Потом он вздумал заново отделывать церковь, да узнал, что это дорого обойдется и хлопот не оберешься, и махнул на эту затею рукой.
— Верно, так оно и было.
— Потом он запретил парням во время службы складывать шапки в купель.
— Верно.
— И так все время, то одно, то другое, и вот теперь… Не найдя достаточно выразительных слов, мистер Пенни в заключение изо всех сил дернул дратву.
— И вот теперь он решил выгнать нас взашей из хора, — выждав полминуты, закончил возчик — не для того, чтобы объяснить паузу и рывок, которые и без того были всем понятны, а просто чтобы лишний раз напомнить собранию о вопросе, поставленном на обсуждение.
Тут в дверях показалась миссис Пенни. Как все хорошие жены, она в трудную минуту полностью поддерживала мужа, хотя обычно перечила ему на каждом шагу.
— По-моему, у него не все дома, — начала она, как бы подытоживая долетевшие до нее обрывки разговора. — Куда ему до бедного мистера Гринэма. (Так звали прежнего священника.)
— Тот, по крайней мере, не заявлялся к тебе в дом в самый разгар работы и тебе не становилось неловко, что он так себя утруждает.
— Такого за ним не водилось. А этот мистер Мейболд, может, и хочет сделать как лучше, только от него одно беспокойство: просто нет никакой возможности ни золу из камина выгрести, ни полы вымыть, ни помои вынести. Видит бог, я как-то несколько дней не могла вынести помои, прямо хоть в трубу выливай или в окошко. Только я к двери с ведром, а он тут как тут: «Доброе утро, как поживаете?» А уж как неловко-то, когда джентльмен приходит в дом, а у тебя стирка и бог знает какой беспорядок.
— Ну это ему, бедняжке, просто невдомек, — вступился возчик. — Он ведь не со зла. Да уж, со священником как повезет, — все равно что угадать, орел или решка. Тут уж выбирать не приходится. Какой есть, такой и есть, ребятки, спасибо, что не хуже.
— Что-то, мне кажется, он неспроста на мисс Дэй поглядывает, задумчиво проговорила миссис Пенни, — хотя, может, я на него и наговариваю.
— Да нет, ничего такого тут нет, — сказал дед Уильям.
— Если ничего нет, так ничего и не будет, — отрезала миссис Пенни. По ее тону было видно, что она остается при своем мнении.
— Поневоле вспомнишь мистера Гринэма, — сказал Боумен. — Чтоб по домам ходить, попусту людей беспокоить — этого у него в заводе не было, годами не заглядывал. Иди, куда хочешь, делай, что хочешь, — нигде он тебе не попадется.
