– Почему брак со мной был настолько важен для тебя, что ты решился прибегнуть к обману?
Джек потянулся за халатом, прежде чем ответить ей.
– Обычно я добиваюсь, чего хочу, – сказал он наконец. – Я хотел тебя, и чем больше ты упорствовала, тем сильнее было желание.
Этот прямой ответ показался ей отчасти правдоподобным. Она встала и продела руки в рукава пеньюара, приготовленного Бекки и лежавшего на кровати.
– И совесть тебя ничуть не мучила?
– Ну, разве что чуть-чуть, – признался он.
– Но почему ты хотел получить меня?
Он повернулся к графину на туалетном столике и налил коньяку в два бокала, потом продолжал говорить, все еще стоя спиной к ней:
– Возможно, в то время я считал это благородным поступком. Мне казалось всего лишь справедливым как-то компенсировать тебе потерю семейной поддержки, которой я лишил тебя. А мне была нужна жена. И ты подходила на эту роль. – Он пожал плечами. – Это же очевидно.
Только тут он повернулся лицом к ней и протянул ей бокал.
Арабелла приняла его, глядя на него в мрачном молчании. Все в его устах звучало так просто и так соответствовало репутации Джека – плута, развратника и игрока. Он выходил на охоту и добивался своего любой ценой. Но она знала, что это лишь одна из его сторон. Она понимала, что он рассказал ей только часть истории. Но для одной ночи этого было достаточно.
Он поднял бокал.
– Конечно, моя радость, чем лучше я тебя узнаю, тем сильнее убеждаюсь, что наш союз оказался чем-то гораздо большим, чем просто брак по расчету. – Она склонила голову, молчаливо признавая его правоту, в то время как он потянулся к ней, чтобы чокнуться. – Давай выпьем за будущее.
Много позже, лежа в объятиях мужа и прислушиваясь к его сонному дыханию, глядя на блики от огня на расписанном и украшенном лепниной потолке, Арабелла не могла уснуть. Сон бежал от нее.
Что за женщина была его сестра? Почему, ради всего святого, Джек никогда ни словом не обмолвился о ней, ничего не сказал о своей утрате? Террор унес столько жизней, и это была самая обычная история.
Но если он ей не доверится, то придется все разузнать самой. Может быть, кто-нибудь из эмигрантов, с которыми она подружилась, сообщит ей что-нибудь.
Она нуждалась в Мэг больше обычного. Письма не могли заменить живую Мэг с ее острым, проницательным умом. Почта шла целую вечность. Когда прибывали ответы Мэг на излияния Арабеллы, это уже почти не имело значения. И все же сэр Марк не одобрял длительного визита Мэг в Лондон. Может быть, Джек мог бы помочь сдвинуть дело с мертвой точки, думала Арабелла в полусне, но с некоторым раздражением. В конце концов, это был дом Джека. Или по крайней мере сэр Марк так это представлял. Радушное приглашение от хозяина дома могло бы сотворить чудо.
Арабелла была очень привязана к сэру Марку, но она слишком хорошо знала, как он дорожил приличиями. Арабеллу он все еще считал почти дочерью, и ее высокое положение в лондонском светском обществе ничего в этом отношении не изменило. Нет, Джек должен был отправить убедительное и настойчивое приглашение.
Арабелла яростно обмахивалась веером, ожидая в толпе придворных в приемной, когда ее вызовут в большую гостиную Сент-Джеймсского дворца, чтобы быть представленной невесте принца Уэльского принцессе Каролине Брансуикской по всем правилам этикета. Несмотря на свежесть апрельского дня, в комнате, где в огромном камине горел огонь, а пламя многочисленных свечей в золоченых канделябрах, свисавших с расписных потолков, колебалось и подрагивало, было жарко. Воздух был тяжелым от аромата духов и пудры, смешанного с запахом пота. Шум стоял оглушительный; толпа галдела, как стая грачей.
Ей казалось, что в жестком старомодном придворном платье с кринолином, предназначенном для посещения большой гостиной дважды в неделю, она увядает. Нелепые страусовые перья в волосах поникли, а знаменитые бриллианты Сент-Джулзов, казалось, весят целую тонну, впиваются в кожу головы, сжимают уши и вызывают боль в шее. В своем неповоротливом платье из белого крепа с кринолином она ухитрилась обогнуть изящный золоченый столик, украшенный очаровательными табакерками, и вовремя вспомнила, что следует приподнять трехфутовый шлейф, пока он не обвился вокруг тонкой ножки стола и не опрокинул бесценное произведение искусства на не покрытый ковром пол.
