— Мне так жаль. — Беря за руку и уводя меня от своих родителей, шепчет мне в ухо Доминик.
Мы заходим, как я полагаю, в кабинет, и он закрывает за собой дверь.
— Я не знал, что она собирается быть здесь. Мне действительно очень жаль, Эйлин. То, что она сказала о тебе, было абсолютно неприемлемо. — Он проводит ладонью вверх и вниз по моей руке, наклоняя голову, чтобы заглянуть мне в глаза.
— Это не твоя вина, поэтому просто забудь об этом. Мне не хотелось бы оставаться здесь, в то время как твои родители ждут, чтобы поздравить тебя с днем рождения.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но Доминик опять притягивает меня в свои объятия.
— Я люблю тебя и только тебя. Поцелуй меня, — мягко командует он. Ничего не могу поделать с собой, поднимаю голову, чтобы встретить его теплые губы.
Его ладонь ложится мне на щеку, большой палец нежно поглаживает кожу скулы. Его тело выгибается рядом со мной.
— Ладно, — говорит Доминик, прислоняясь лбом к моему. — Я хотел бы, чтобы родители, наконец, познакомились с тобой. — Целует меня в щеку, беря за руку.
— Окей, — бормочу я, пока мы выходим из комнаты.
Как только заходим опять в гостиную, мама Доминика заключает меня в сильные объятия и шепчет извинения:
— Мне так жаль, Эйлин. Эта женщина — сама мерзость. Я впервые видела ее такой. Не могу выразить, насколько мне жаль. — Она сильнее обнимает меня, а потом отступает на шаг. Чтобы посмотреть на меня. — Пожалуйста. Прости нас. Мы действительно не знали.
— Пожалуйста, миссис Шрайвер, не извиняйтесь, в этом нет вашей вины.
— Зови нас Дорис и Джон. — Она протягивает руку своему мужу, отцу Доминика.
Джон выходит вперед и пожимает мне руку.
— Приятно познакомится, Эйлин, — говорит он, выглядя при этом немного сконфуженно.
Я быстро проверяю свои волосы и понимаю, что мое правое ухо открыто, и из-за этого Джон чувствует себя неудобно. Привожу волосы в порядок так, чтобы откушенное ухо не было видно и поворачиваюсь к Доминику.
— Оскар еще не появлялся? — спрашивает он, заполняя неловкую паузу.
— Нет, он звонил и сказал, что опаздывает, и просил начинать обед без него. Сказал, что к пирогу будет здесь, — говорит Дорис. — Пойдемте, дети, начнем обедать.
Джон знаком приглашает Доминика и меня идти вперед и тихо следует за нами.
Из всех комнат, что я видела в этом доме, столовая декорирована наиболее спокойно и красиво.
Доминик выдвигает для меня стул, я сажусь, и он садится рядом со мной. Джон и Дорис располагаются напротив нас и все еще выглядят взволнованно от того, что выяснилось этим вечером.
Чувствую себя выставленной на обозрение. Как будто мне надо произвести на них впечатление, но могу также сказать: они достаточно тихие люди.
— Расскажи нам, Эйлин, чем ты занимаешься? — невинно спрашивает Дорис.
— Хм, я больше не работаю, — мягко отвечаю я, в надежде, что она не спросит «почему».
Рука Доминика у меня на бедре напрягается и, посмотрев на него, я вижу, что он улыбается мне.
— Доминик говорил, вы живете недалеко от него, — говорит Джон, когда их дворецкий ставит передо мной белую тарелку. На ней круглая розоватая горочка.
— Да, он живет всего в нескольких минутах от меня.
Смотрю на Доминика в ожидании, пока он скажет мне, что это такое.
— Это тартан из тунца. Мой любимый, — шепчет он.
Берусь за вилку, попробовать. Довольно изысканно и вкусно. С удовольствием ем это.
— Вы когда-нибудь путешествовали, Эйлин? Мы с Дорис любим открывать для себя новые места. Не так уж много штатов в Америке, где бы мы еще не побывали. — Он поворачивается к своей жене. — Ты помнишь времена, когда мы повезли мальчишек в Гранд Каньон, и Доминик решил, что он хочет забрать ту больную лягушку с собой? — Дорис начинает смеяться и мне ничего не остается, как присоединиться к этому заразительному звуку.
— Неправда, — говорит Доминик, прерывая всеобщее веселье.
— Правда, Эйлин, правда. Доминик нашел лягушку, которую чем-то разрезало, но она еще пыталась двигаться. Он, черт возьми, поднял ее и принес своей маме со словами: — Мамочка, я могу вылечить ее. Дорис запрыгнула на крышу, а Оскар начал спорить с Домиником, призывая его положить лягушку, или же он заразится бешенством. Я смеялся до слез, — говорит Джон. Дорис и я смеёмся, а Доминик улыбается своей грустной улыбкой и доедает свое блюдо.
