Они все уходят.
— Как ты знаешь, меня зовут Доминик Шрайвер. Я начал изучать медицину, потому что мне хотелось помогать больным, но очень скоро я выяснил, что когда дело доходило до крови и других жидкостей человеческого организма, я был очень брезглив, — говорит он, глухо хихикая.
Улыбка трогает мои губы.
— Поэтому, видя, что мой желудок не желает мириться с таким положением вещей, я решил податься в психиатрию.
Я поворачиваюсь посмотреть на него в глазок. Но я не вижу его.
— Мои родители были не сильно впечатлены, они по-прежнему называют меня шарлатаном. Родители видели меня или обычным практикующим врачом, или юристом. Мой брат поступил в юридическую школу через три года после того, как я начал учиться на медицинском. Они были счастливы, что хотя бы один из сыновей добьётся успеха. — Снова ухмыляется он.
Я становлюсь на цыпочки в надежде увидеть доктора Шрайвера, но его не видно в глазок.
— Теперь, я полностью сертифицированный, практикующий психотерапевт с девятилетним стажем работы. Поначалу, я работал с людьми с пагубными пристрастиями, но в скором времени полностью посвятил себя пациентам, страдающим посттравматическим синдромом.
— Почему? — спрашиваю я, отперев верхний засов.
— Потому что это у меня хорошо получается и доставляет мне удовольствие. Знаешь, есть один не блещущий оригинальностью вопрос, который я слышу, по крайней мере, один раз в день. Хочешь узнать какой?
— Да, пожалуйста, — говорю я, поворачивая дверную ручку и открывая тяжелую деревянную дверь.
— Если бы мне давали доллар за каждый такой вопрос, у меня бы был автомобиль полностью покрытый золотом. — Он усмехается своим собственным словам. — Нас всегда спрашивают: «Вы же не будете копаться у меня в голове, правда?». Должен заметить, Эйлин, я слышу это, как минимум, раз в день.
— Люди думают, что вы в состоянии «включать и выключать» это по собственному желанию?
— Ха, вижу, ты понимаешь, о чем речь. Конечно, я анализирую почти каждого с кем встречаюсь, даже не находясь в клинике. Я делаю это не потому, что хочу, это получается само собой, это то, кто я есть.
Я распахиваю деревянную дверь. Доктор Шрайвер сидит на пороге спиной к прозрачной двери. Он не пытается повернуться или даже сделать малейшее движение. Он сидит, замерев, вытянув свои длинные, скрещенные в лодыжках, ноги, его затылок упирается в дверь. Он одет в красивый темный костюм.
— Так как вы тогда отключаете эту штуку? — я сажусь на пол в такой же позе, глядя в спину доктора Шрайвера, по другую сторону прозрачной двери.
— Никак. Я пытался сначала, но от беспокойства начались проблемы со сном. Поэтому, я научился просто отпускать это. Если мне необходимо высказаться о чем-либо, я делаю это. Если я могу что-то посоветовать, тогда я делаю и это тоже. Я могу производить впечатление напыщенной задницы, но мне удается иногда помогать людям.
— А кто тогда помогает вам самому? Вы принимаете боль стольких людей, невозможно хранить все это в себе, так ведь?
— Эйлин, вы затронули очень интересный вопрос, мне его не часто задают. Но со мной все в порядке. А теперь, расскажите, почему вы позвонили мне?
— Я, правда, не знаю. Вчера я видела вас по телевизору. Видела этих женщин, насколько они сильные. И я подумала, что может быть, вы могли бы помочь и мне вернуть назад мою силу.
— Когда вы лишились ее?
Потупив взгляд, я складываю на груди руки.
— Почти три года назад, доктор Шрайвер.
— О, пожалуйста, не называйте меня так. «Доктор Шрайвер» звучит как напыщенная задница, о которой мы говорили ранее. «Доминик» будет вполне достаточно.
— Ладно, — говорю я шепотом.
— Три года назад вас лишили свободы. С тех пор вы выходили наружу?
— Только когда меня привезли из больницы, я дошла от машины до дома.
— Как вы делаете покупки? — не поворачиваясь, спрашивает он.
— Мои родители делают это за меня.
— Как много людей имеют доступ в ваш дом?
— Мои родители и врач, с которым я работала до этого.
— А что происходит, когда что-то из оборудования выходит из строя, и вам необходимо новое?
— Такого еще не случалось. Но когда это произойдет, тогда буду разбираться, каким образом доставить его домой.
