Но в прошедшие недели я провела слишком много ночей в моей комнате в одиночестве; немного общества возможно будет к месту. С другой стороны, я была как раз в самом разгаре моих исследований. Будет ли в этом какой-то толк, я ещё не знала. Я углубилась в жизнь Леонардо да Винчи, который, в конце концов, создал изобретения, свидетельствующие о выдающемся интеллекте и пророческой силе. Полукровка? Или возможно даже Мар? Может он даже никогда не умирал и в конце концов является одним из революционеров, с которыми сотрудничал мой отец?
— Заходи, — всё же попросила я Джианну. Сайт не исчезнет из интернета. И если Джианна останется не слишком долго, то я возможно смогу после налёта на Да Винчи посетить и WikiLeaks. Если какой-то человек, кроме нас, и знает о Марах, то возможно Джулиан Ассанже. За носом Джианны последовал и остаток её худого тела, и она засеменила к моей кровати, где сразу же, скрестив ноги, села в изголовье. Дрожа, она засунула свои голые пальцы ног под моё одеяло. Хотя я почти не уделяла внимания её внешнему виду, от меня не ускользнуло, что она выглядит немного свежее и здоровее, чем по прибытии к нам, два дня назад.
У Джианны действительно иссякли все силы — возможно понимание того, что делать дальше ещё осталось, но вот сил точно нет. Сломанный водонагреватель и кофейное покушение на клавиатуру её шефа, были только верхушкой айсберга, которая перевернула её жизнь. Это мы с мамой выясняли при изнурительном расспросе, к которому вынудили Джианну после того, как я отволокла её в оранжерею и представила маме. Отвечать Джианне было сложно, потому что ей пришлось заранее дать мне обещание, ничего не выболтать о наших ночах с Францёзом и Колином. Я боялась, что и эти события тоже, похитили у неё энергию.
Джианна, во время нашего допроса, не прикоснулась к куску своего пирога и только иногда, как пташка, попивала свой кофе. Я знала, что она любит и то и другое: кофе и пироги. Джианна была любительницей кофе. Кульминационные моменты её дня — это позволить себе ровно в полпятого слойку или, если исследования хорошо продвигались вперёд, кусочек пирога, и съесть его за редакционным столом вместе с хорошей чашкой крепкого кофе. О рабочих днях Джианны я, благодаря её электронным письмам, была между тем уже достаточно хорошо информирована. Поэтому: если Джианна после обеда в половине пятого отказывается от пирога, то что-то здесь не ладно. Всё-таки меня удивили пропасти, разверзшиеся передо мной, когда она, каясь как грешница, выложила правду.
Джианна не только выгорела, но была ещё и совершенно разорена. Потому что бюрократические препятствия жизни рассматривала как докучливые злоключения, которыми можно пренебречь, и по её собственным словам они просто отключали её мозг. Если в предложение встречались цифры, то она прочитывала письма налоговой инспекции только поверхностно и неправильно поняла закон о налогах для студентов.
— Для студентов? — удостоверилась я удивлённо.
— Да, год назад я ещё училась в университете, — ответила Джианна немного дерзко. Моё предполагаемое безделье и мой хорошо заполненный кошелёк уже в Гамбурге, были для неё бельмом на глазу. Она не знала, чем я занимаюсь уже в течение многих недель. Так как не имела представления, что Тильманн и я запланировали поехать в Италию и убить Тессу. Пока ещё нет.
— Я думала, что ты уже в течение многих лет работаешь в прессе.
— Я и работаю. Это не значит, что попутно, ты не можешь сдать экзамены, не так ли? — ответила она, рвясь в наступление. — В течение дня работа, ночью учёба и написание диссертации. Так не возникает скукоты.
Во всяком случае, клаузу начёт верхнего предела исчисления взноса и необлагаемого налогами минимума для студентов Джианна истолковала скорее великодушно и думала, что ей нужно платить налог лишь за доход, превышающий этот минимум, а не за всю сумму, как только она превышала этот минимум. А она его превысила — на много. Теперь ей нужно было выплатить 5000 евро налогов. У неё была хроническая боль в плече, сломанный бойлер и ко всему прочему, во всей этой суете, нечаянно отправленное электронное письмо в общественный фонд статей, а не Паулю, в котором она, как обычно, с острословием выразилась о привычках своих газетных коллег. Это сообщение было видимо для всех несколько минут — по словам Джианны самые худшие минуты её жизни.
