Конечно, Генкина беседа тут ни при чем, но Антропов начал курить наравне со всеми. Я тоже до службы не курил. А тут пристрастился. Да и как не пристраститься, если самый обыкновенный перерыв именуют перекуром. А еще такое бывает: объявят этот самый перекур, а тут куда-то сбегать надо, что-то принести. Кого посылают? Некурящего. Раз сбегаешь, другой принесешь, а потом волей-неволей курить станешь. Как все, так и я не обсевок в поле.
… К портсигару прапорщика Альхимовича потянулись со всех сторон солдатские руки. Понятно, у каждого свои имеются. Но тут случай особый: сам ротный старшина угощает.
— Спрашиваете, когда отъезд ваш намечается и куда? — повторил Генкины вопросы Альхимович, пряча в карман опустошенный в один миг портсигар. — Секретов тут нету. Скоро отъезд. Срока точного не знаю. Однако скоро. А куда — этого, сами понимаете, и ротный не знает. И комбат, думаю, не знает. Может, как говорилось с первого дня, в Группу войск. А может, и еще куда. Словом, эти вопросы Генеральный штаб решит.
Вот ведь, Генка, какие мы с тобой, оказывается, шишки на ровном месте. Разумеешь? Сам Генеральный штаб решает, куда направить Климова да Карпухина.
— Что же мы сидим-то? — спохватился прапорщик. — Футбол скоро начнется.
И мы наперегонки, как в детстве, мчимся на стадион, чтобы успеть занять места поближе к центру поля. Но куда там! «Прокурили» все самые лучшие места. Пришлось идти на другую сторону, рассаживаться против солнца.
Едва мы устроились, как кто-то сзади цепко обхватил мою голову руками. Я вскочил на ноги.
— Боже мой, Цезарь… Привет, дружище! Какими судьбами?
— Так нынче наши футболисты с вашими играют. Я с командой и пристроился. Специально тебя и Генку повидать хотел. Как у вас дела-то?
— Как сажа бела, — ответил за меня Генка. — По выговору с занесением влепили обоим. И в город ни разу не пустили…
— Н-ну? — удивился Кравчук. — А у меня как будто все в ажуре. В политехнический поступаю.
— Поздравляю, Цезарь.
— Спасибо.
— А Марина? — спросил Генка.
— Все нормально. Я ей про вас рассказывал. Просила привет передать при случае…
Начался матч между нашей «Броней» и «Молнией» из части Крохальского.
Жара, что ли, подействовала на футболистов — они пешком ходили по полю, то и дело выбивали мяч в аут. Ряды болельщиков начали заметно редеть. И мы тоже выдержали только один тайм. Вместе с Кравчуком пошли к своим палаткам. Сходили к речке. Заглянули в столовую.
Рабочий по кухне, оказавшийся Генкиным знакомым, принес нам графин квасу, ледяного, ядреного.
— Вот, старик, на какие напитки перешел твой покорный слуга и почитатель Геннадий Карпухин, — проговорил Генка и залпом осушил кружку.
— Напиток хаять нельзя — добрый. А в такую жарищу — самая благодать, — похвалил квас Цезарь.
— И я про то же самое, друг дорогой, хоть поэт и утверждал совсем иное по поводу взаимоотношений класса и кваса. Но ведь мы-то не класс, а орудие в руках класса…
— Философствуешь по-прежнему?
— По-прежнему, и даже еще больше, — заметил я.
— А что ж остается делать? Еще, что ли, по одной? Эй, земляк, — крикнул он в раздаточное окно. — Не найдется второго графинчика?
В окне показалось лицо солдата.
— Чего орешь, не в лес пришел, — осек он Генку.
— Милый, ты уж лесом-то не пугай. Сообрази-ка лучше еще один графинчик. Со льда, дорогуша… Понимаешь, гостя принимаем. Из соседней части. Не ударь в грязь лицом, гвардеец… Мы к тебе, с твоего позволения, еще ужинать придем. С другом. Можно, да?
Солдат махнул рукой:
— А куда же вы денетесь? Приходите. Нынче по раскладке гидрокурица с толченой картошкой. Вкуснятина!
Солдат скрылся, оставив нас в неведении по поводу второго графина. Однако вскоре вышел с большущим запотевшим от холодного кваса бидоном.
Генка чуть не подпрыгнул от радости.
— Видал! — торжественно воскликнул он, обращаясь к Цезарю. — Видал, как танкисты гостей встречают? Хлебного квасу от пуза! Спасибо, земляк, — он похлопал по плечу солдата, принимая у него бидон. — Присаживайся с нами. Люблю, брат, людей, для которых моральный кодекс — высшая норма поведения.
Солдат улыбнулся.
— Да уж вы тут сами попотчуйте гостя, у меня дело стоит.
