Тут наконец-то я понял свою оплошность. В селении тебя знают как Мурзу, а не как Михаила.
Вбежали Зухра и Арсен.
— Дядя, вы кто?.. Откуда? — спросила по-русски Зухра.
Скоро все разъяснилось. Я понял, что Марьям по-прежнему живет в доме твоих родителей, и облегченно вздохнул.
Дарай и Тату в все время перебивали мой разговор с Зухрой, заставляя ее переводить все, о чем я говорил. Узнав, что ты жив и здоров, они обрадованно зашумели, захлопотали, на столе появилась яичница с помидорами, зелень, холодная баранина и еще теплые круглые чуреки. Меня усадили на почетное место.
В разговоре женщины часто упоминали слово «базар». Я подумал, что они хотят послать кого-то на базар, и сказал:
— Зачем базар. Из-за меня не нужно идти на базар.
Все, и даже Арсен, рассмеялись.
— Баздр-Ажай, это имя одной женщины, — объяснила Зухра.
— Зухра, хватит тебе здесь торчать. Иди позови Темиргерея. Передай ему, что к нам приехал дорогой гость, — сказала Татув.
Я тоже пошел на ток с Зухрой.
Когда миновали окраину, Зухра сказала:
— Мама не выговаривает вашу фамилию — Карасев, а называет вас «Карас». На нашем языке это означает длинный шест, а бабушка называет вас Кирасин, — и засмеялась.
Мы подошли к току, был обеденный перерыв. Молодежь и пожилые сидели на соломе и слушали беседу Марьям. Она показывала им портреты дагестанцев, удостоенных звания Героя Советского Союза, и рассказывала об их подвигах.
Увидев Зухру с незнакомым военным, Марьям вздрогнула, и я заметил, как тень тревоги пробежала по ее лицу. Встревожился и Темиргерей. Колхозники с любопытством смотрели в нашу сторону. Но веселое лицо Зухры и моя улыбка сразу же успокоили Марьям и Темиргерея. Расспросы были недолгими, и мы вернулись в селение.
Один за другим в дом входили старики и пожилые женщины. Пришли и мать Марьям — Айзанат и дед Закарья. За угощением и разговорами просидели до позднего вечера.
А на следующий день колхозники в честь моего приезда решили провести воскресник и попросили рассказать в обе-данный перерыв о том, как наши воины бьют проклятого врага. Я согласился.
Перед отъездом Темиргерей рассказал мне, что Базар-Ажай, стараясь отомстить ему за то, что он не уменьшил годы Манапу, все письма Эльмурзы и все письма родных, как только они попадали в ее руки, сжигала в печке. При встрече же с Темиргереем и Марьям, успокаивая их, говорила: «Мурза, наверно, тяжело ранен, поэтому и молчит».
Узнав об этом, женщины, особенно матери фронтовиков, чуть было не выдрали у Базар-Ажай волосы. Она была снята с должности начальника почтовой конторы.
Провожали меня на станцию почти всем селением.
Допоздна просидели друзья под березкой. Больше говорил Эльмурза. Карасев слушал молча, не перебивая друга. В его взгляде чувствовалась не то озабоченность, не то скорбь.
Эльмурза с грустью поведал, что кое-кого из однополчан не стало. В полку теперь много новичков.
— А как они держатся в бою? — спросил Карасев.
— Ничего, ребята боевые, видать, до прихода в полк уже нюхали пороху. Уже при них наш полк наградили орденом Красного Знамени.
Ответив, Эльмурза тут же спохватился:
— Аркадий, ты давно получал письма из дому? Что же ты о своих не расскажешь? Как они там?
— Мать от тифа померла. Братишка сиротой остался. Живет у тетки, а она не из добрых людей. Он жалуется на нее. Меня ждет не дождется. Вот о ком моя забота теперь…
— Все ясно, а я думал ты не рад тому, что в полк вернулся. Сам переживаешь, а мне — ни слова. Это не по-дружески.
— Не хотел я, Миша, тебе настроение портить, — Кара-оев задумчиво посмотрел на Эльмурзу и отвел глаза в сторону.
— Хочешь, езжай сейчас домой. Я буду ходатайствовать перед командованием о продлении тебе отпуска.
__ Нет, не хочу… Поеду, только расстроюсь, а пользы мало. Брата с собой не возьмешь, маленький он, во второй класс ходит.
— Тогда давай пошлем ему денег. Я помогу…
Карасев отказался.
— Ответь мне, Аркадий, ты считаешь меня другом?
— Считаю.
— Так почему же не хочешь взять у меня деньги, ну, хотя бы взаймы?
— Давай не будем об этом.
Карасев отвернулся и, задумавшись, стал рвать траву.
К ним подошел замполит полка майор Калашников.
