Выздоровление Эльмурзы шло успешно. Рана быстро затягивалась, и вскоре он был эвакуирован с батальоном выздоравливающих в Харьков.
С фронтов поступали невеселые вести. Наши войска, изматывая в оборонительных боях противника, отходили, оставляя города и населенные пункты. Гитлеровцы рвались к Москве.
Стараясь соблюдать все предписания врачей, Эльмурза жил надеждой поскорей вылечиться, возвратиться в родной полк, получить танк и бить ненавистного врага. Но его мечте не суждено было сбыться. После выздоровления он получил предписание явиться в другой танковый полк, который дислоцировался в Чугуеве. Спустя немного времени этот полк был переброшен в Саратов.
Доходили слухи, что где-то на Урале и в Сибири вступают в строй эвакуированные из центральных областей страны заводы, которые скоро, очень скоро начнут выпускать новую мощную технику. И слухи подтвердились. Полк получил несколько новых танков.
Эльмурза рвался на фронт. Писал рапорта, но безрезультатно. И только через три месяца на его просьбу откликнулось командование. Он был направлен в Саратовский формировочный пункт, куда ежедневно прибывали представители воинских частей почти всех родов войск. Только на танкистов спрос был мал, их почему-то стали забирать в пехоту и артиллерию.
Эльмурза терялся в догадках: «Неужели у нас танкистов больше, чем танков? А может быть, кое-кто уже считает его плохим танкистом и боится доверить машину? В первых-то боях он потерял свой танк?»
Прошел еще месяц. Наконец вызвали к начальнику формировочного пункта. Разговор был кратким: «Фронту нужны люди, придется повоевать в пехоте…»
«Теперь все, — подумал Эльмурза, — прощай мечта о танке, мечта вернуться в родной полк».
На следующий день в составе маршевого батальона он отбыл на один из участков Ленинградского фронта. Однако на передовую его сразу не послали, а направили на курсы младших лейтенантов пехоты.
«Эх, не быть мне больше танкистом!» — думал Эльмурза. В те дни он и не предполагал, что стать снова танкистом ему поможет лезгинка.
Наступило Первое мая 1942 года. Курсанты собрались в клубе. После торжественного собрания начался концерт. Кто-то весьма посредственно исполнил лезгинку. Эльмурзе стало обидно. Ему захотелось показать, как танцуют лезгинку в Дагестане. Несмотря на ноющую боль в ноге, он подошел к сцене и попросил баяниста сыграть еще раз. Баянист оглядел Эльмурзу оценивающим взглядом и нехотя заиграл.
При первых аккордах Эльмурза одернул гимнастерку и с необычайной легкостью вскочил на сцену. Зрители восторженно зааплодировали. Быстро перебирая ногами, Эльмурза на носках прошелся по сцене, заставляя баяниста ускорить темп. Зал замер. Эльмурза мысленно представил себе, что танцует вместе с Марьям. Вот она величественно и гордо плывет по сцене. Эльмурза идет следом за ней. Вот он заходит вперед, кружится, припадает на колено. Затем вскакивает и в стремительном танце мчится за ней. Раскинутые, словно крылья орла, руки сразу приковали к нему внимание всех присутствующих.
Начальник курсов, пожилой полковник, в молодости служивший на Кавказе, сидел в первом ряду. Глядя на Эльмурзу, он вспомнил кем-то написанные стихи о лезгинке и, обращаясь к сидящим рядом старшим командирам, прочитал знакомое четверостишие:
Исполняя этот танец,
Как прекрасен дагестанец!
Как он смел, горяч и строен.
В жизни — пахарь, в битвах — воин!
Когда Эльмурза закончил и поклонился, по залу прокатилась волна аплодисментов. За кулисами он слышал, как кто-то неистово кричал: «Браво! Бис!» Но боль в ноге стала такой резкой, что вряд ли бы он решился повторить. Зрители не унимались. Ведущий программу пытался объявить следующий номер, но из этого ничего не вышло. За кулисы пришел начальник клуба. От имени полковника он попросил повторить танец. И Эльмурза снова вышел на сцену.
