– Не жалуется, – также шёпотом ответил Владимир Иванович.
Я посмотрел на Егора, который сидел на стуле со спинкой и как будто дремал. Глаза были закрыты.
– Егор! обратился я к нему, ты не спишь?
– Нет.
В тоне, каким он произнёс это слово, мне показалось, не было злости.
– Значит, успокоился! – подумал я, надо использовать такое его состояние для разговора.
Я не ошибся.
– С мамой хочешь встретиться?
Турков, услышав мой вопрос, моментально открыл глаза и недоверчиво посмотрел на меня.
– Да, да, сказал я, видя, что он не поверил моим словам.
– А вы разве разрешите встречу?
Я сделал доброжелательный, приветливый вид и произнёс:
– Вполне. Почему бы нет? Мне сообщили, что ты вёл и ведёшь себя нормально. Не жалуешься. Не злишься. При таком поведении я охотно разрешу встречу. Вот только есть у меня к тебе вопрос: согласен ли ты.?
Как он моментально переменился, когда услышал мой вопрос. Не было того злого, гневного, ненавистного Туркова, а перед нами сидел радостный, я даже добавил бы, ласковый, нежный мальчик, ждущий чего-то сладкого.
– Конечно, согласен! – воскликнул Егор, и его лицо засияло радостью. Я пристально посмотрел ему в глаза. В них сейчас не заметил той злости и ненависти.
– Егор, у меня к тебе будет небольшая просьба. Ты свою мать хорошо знаешь?
– Да. Я её очень люблю! – не задумываясь, проговорил он.
– Отлично! Понимаешь, какое тут дело? Ты сейчас ранен. Если она узнает или заметит твою рану, не станет ли ей плохо? Вот о чём я думаю и беспокоюсь, прежде чем разрешить встречу. В хуторе, сам знаешь, медпункта нет. Оказывать помощь ей будет некому. Ты понимаешь? Как нам быть?
Я пристально посмотрел на Туркова.
– Вы не беспокойтесь. Если что, я маме скажу, что рана не опасная, пустяковая. Мне совсем не больно. Я свою маму знаю: она у меня крепкая, ради меня всё стерпит. Только разрешите встречу?
– Хорошо. Раз ты так уверен, я разрешу. Только прошу, будь с мамой вежлив, нежен и ласков. Ты понял меня?
– Понял, понял. Когда я увижу её?
В это время постучали в дверь. Владимир Иванович впустил в кабинет мать Егора. Увидев сына, мать кинулась к нему и со слезами на глазах и стала целовать и обнимать его. Пока они проявляли нежности друг к другу, мы тихонько вышли из кабинета.
* * *
Мы выехали из хутора за полночь. Я забрал с собой опера Дмитриченко и Туркова. Машина двигалась медленно, то и дело подпрыгивала на ямах, поднимая дорожную пыль. Пыль заполняла кабину, оседала на влажное тело, щекотала в носу, ощущался неприятный, с горчинкой, привкус во рту. Душный, смешанный с пылью воздух, усталость, переживания привели меня в болезненное состояние. Мне не очень уютно стало в машине.
– Николай, притормози. Мне не очень хорошо. Нужен мне свежий воздух, иначе ты не довезёшь меня до города. Мне сейчас выбывать из строя никак нельзя. Меня ждут «беглецы». Упустить их я не могу. Если на этот раз я упущу их, то считай, что долго их не увижу.
Машина плавно остановилась возле пшеничного и ещё неубранного поля. Мы подождали в машине, пока осядет поднятая пыль. Затем мы я, Дмитриченко и Николай, вышли из машины. В кабине с открытой дверкой остался Турков. Он дремал. Ночь была тёмная и тёплая. Неожиданно подул лёгкий, наполненный ароматом степных трав, ветерок. Легче стало дышать. На небе ярко светились далёкие холодные звёзды. Я невольно залюбовался ими. Только жаль, что выпадает такая возможность не так уж часто. Десятиминутный отдых на ночном прозрачном свежем воздухе, пошёл на пользу мне. Я почувствовал бодрость, прилив сил, и мы двинулись в путь.
Шестьдесят километров пути мы преодолели за час тридцать минут. Ночь заканчивалась. Восток заалел. Я с Дмитриченко сдал Туркова дежурному по отделу и попросил вызвать врача для осмотра раны. Мы с Дмитриченко попрощались и разошлись по домам. Когда я добрался до квартиры, восток разгорался. Занялась тихая заря грядущего дня.
На работу в это утро я пришел с опозданием на два часа. Надо было выспаться и набраться сил на целый день. Предстоял тяжёлый день. Не успел дойти до своего кабинета, как меня догнал дежурный по отделу и сообщил, что меня вызывает начальник отдела.