— На свободу? — Багнер посмотрел вниз следом за Обрубком. — Прямо с этой террасы? Но ведь там тупик, брат! Даже в море не спрыгнуть — высота такая, что шмякнешься на воду все равно что на землю!
— Ты не угадал направление, — ответил Куприянов и перевел взгляд на цитадель. — Наша дорога к свободе ведет не вниз, а вверх.
— В Поднебесье?! Туда, где вертухаи давно нас ждут, держа пальцы на спусковых крючках? — удивился Харви, правда, уже не так сильно. Видимо, он начал привыкать к непредсказуемому поведению напарника.
— Можно и так сказать, — не стал спорить Кальтер. — А можно ничего не говорить, а просто сделать еще один шаг к нашей цели. Но тут уже не мне за вас решать. Вы вольны поступать, как знаете, а я поступлю так, как запланировал.
— Чертов старый интриган! — выругался Скарабей, но беззлобно, в панибратском тоне. — Ты бы хоть посвятил нас в свои планы, что ли! А то все темнишь да темнишь, а мы бегай за тобой и гадай, в какую заваруху ты нас опять втравишь.
— Вы знаете ровно столько, сколько вам нужно знать на текущий момент. Ни больше, ни меньше, — пояснил Обрубок. — Считайте мою скрытность подстраховкой на случай, если кто-то из вас сойдет с дистанции раньше времени. Это не вопрос доверия или недоверия — это обычная предосторожность. Мы с вами не на рыбалке и не в турпоходе, чтобы трепаться о том, о сем. Здесь идет война. А значит, мы должны соблюдать осторожность не только в делах, но и в словах… Кто-нибудь со мной не согласен?
Багнер и Рамос переглянулись, но возразить Кальтеру им было нечего. Он еще внизу дал понять компаньонам, что их мнение интересует его постольку-поскольку. Он не запрещал им высказывать свою точку зрения, но поступал все равно по-своему. А им оставалось лишь ему подчиняться. Потому что в отличие от Обрубка с его безумными затеями, у них самих вообще не было идей, как им выпутаться из этой передряги.
Те Факельщики, что поднялись наверх и глазели на горящую подстанцию, пребывали в некоторой растерянности. С одной стороны, они видели самое грандиозное огненное шоу за время своего пребывания на Татакото. С другой стороны, восторгаться этим шоу в открытую не рискнул бы даже самый безмозглый «огнепоклонник». Что бы ни говорил Абу Зейдан об огне, без электричества в тюрьме стало очень некомфортно, а тем более ночью. К тому же на фоне охватившего Синих Одеял гнева радость Факельщиков выглядела бы неприкрытым глумлением над ними. Или даже вызовом. На который «огнепоклонники» и раньше не отважились бы без веской причины, а теперь, когда легионеры вооружились до зубов, провоцировать их на кровопролитие было и вовсе опасно. Тем более что крови сегодня и так пролилось столько, сколько ее не проливалось за всю историю этой тюрьмы.
Рошон прибыл на подстанцию почти одновременно со Штернхеймом. Отто, который осаждал Поднебесье снизу, тоже был крайне раздосадован случившимся. У Диких Гусей имелись приборы ночного видения, но на всех этого добра явно не хватило. Как, вероятно, и фонарей. И теперь наемники сидели во мраке коридоров, не видя перед собой ни зги. А где-то поблизости разгуливали недобитые монстры, которым темнота была нипочем. Напротив, в темноте они чувствовали себя значительно уютнее, если судить по их специфическим органам зрения. И эта опасность грозила в любой момент ударить Диким Гусям в тыл, причем не раз.
Рошон и Штернхейм сразу взялись о чем-то оживленно беседовать, то и дело указывая друг другу на трупы и на столпившихся неподалеку Факельщиков. Абу Зейдан на это никак не реагировал, продолжая стоять в окружении своих людей и угрюмо наблюдать за происходящим. Будь ему видна сделанная у ног мертвецов провокационная надпись на арабском, он бы уже не на шутку встревожился. Но он ее не видел, хотя, наверное, уже начал подозревать неладное.
При взгляде на спорящих вожаков Одеял и Гусей казалось, будто Кальтер ошибся, поссорив не те банды, которые собирался. Но, присмотревшись внимательнее, можно было догадаться, что Отто и Рошон не ругаются, а обсуждают волнующий обоих вопрос. Настолько животрепещущий, что ни у того, ни у другого не получалось говорить о нем спокойным тоном.
